Время в судьбе. Святейший Сергий, патриарх Московский и всея Руси

Церковные лидеры должны были привыкнуть к мысли о том, что за легализацию им придется отказаться от права самостоятельно принимать решения, касающиеся даже внутрицерковной жизни: наглое поведение агента НКВД Красницкого, требовавшего от Патриарха не только сохранения за ним прежнего обновленческого титула («протопресвитера»), но и включения в Высший Церковный Совет в качестве товарища председателя, показывали это со всей очевидностью.

Впрочем, был и еще один вывод: не давая регистрации, власти, тем не менее, не стремились осуществить «закрытие» подзаконной Церкви (хотя можно задаться и риторическим вопросом: а как бы они [власти] в указанное время осуществили это «закрытие» на практике?) Трехмесячный срок давно прошел, а институциональная Церковь существовала. Данное обстоятельство, равно как и опыт подзаконного существования должен был научить ни при каких обстоятельствах не доверять официальным властям. «Компромисс, к которому власти склоняли Церковь и который достигался пытками и заточением ее иерархов, был таким же мифом, как и многое другое, — справедливо отмечает, характеризуя уроки взаимоотношений Церкви и государства 1922–1925 гг., Н. А. Кривова. — Надежда на компромисс была иллюзией, искусственно внушаемой большевиками, и никакие усилия не изменили бы их стремления уничтожить Церковь, носительницу враждебной идеологии»[92].

Раз так, то что же делать наследникам Патриарха? Как им вести церковный корабль, когда «тихоновщину» власти продолжают считать антисоветской группировкой?

VII

На первый взгляд, ничего загадочного на самом деле нет. Необходимо лишь продолжать политику почившего Первосвятителя, который буквально в день своей смерти (7 апреля 1925 г.) составил и подписал специальное послание об отношении к существующей государственной власти (так называемое «Предсмертное завещание»).

«Завещание» начиналось реверансом в адрес Советской власти, принявшей «на себя тяжелую обязанность — устранение жутких последствий кровопролитной войны и страшного голода», и буквально сразу же озаботившейся проведением в жизнь принципа свободы совести, обеспечившим всем религиозным сообществам, «в том числе и нашей Православной Церкви, права и возможность жить и вести свои религиозные дела согласно требованиям своей веры, поскольку это не нарушает общественного порядка и прав других граждан». Далее Патриарх убеждал верующих в том, что они должны, «не допуская никаких компромиссов или уступок в области веры, в гражданском отношении <…> быть искренними по отношению к Советской власти и работе СССР на общее благо». Более того, ев. Тихон призывал «в сие ответственное время строительства общего благосостояния народа слиться с Нами в горячей молитве ко Всевышнему о ниспослании помощи Рабоче-Крестьянской власти в ее трудах для общенародного блага» и, обращаясь непосредственно к церковно-приходским общинам и их исполнительным органам, убедиться в том, «что Советская власть — действительно народная Рабоче-Крестьянская власть, а потому прочная и непоколебимая». «Деятельность православных общин, — писал он далее, — должна быть направлена не в сторону политиканства, совершенно чуждого Церкви Божией, а на укрепление Церкви, веры православной, ибо враги Святого Православия — сектанты, католики, протестанты, обновленцы, безбожники и им подобные — стремятся использовать каждый момент в жизни Православной Церкви во вред Ей»

(выделено мной — С. Ф.). Помимо подобных заявлений, Патриарх осудил контрреволюционную деятельность зарубежных иерархов и заявил о полной своей свободе («поелику нет на земле власти, которая могла бы связать Нашу Святительскую совесть и Наше патриаршее слово»). После столь громких заявлений, св. Тихон выразил твердую уверенность, что власти будут относиться «к нам» с полным доверием и дадут возможность преподавать детям Закон Божий, иметь богословские школы и издавать книги и журналы в защиту Православия[93].

«Предсмертное завещание» даже на первый взгляд поражает своей внутренней противоречивостью. Кажется, что писал его не один человек, в любом случае, его кто-то «правил». В самом деле, как можно, не допуская никаких компромиссов в области веры и не погрешая против Церкви, быть искренними по отношению к Советской власти, и в то же время несколькими строчками ниже констатировать желание врагов Православия (в том числе безбожников) использовать всякий момент в жизни Церкви ей же во вред?! Ведь Советская власть — это изначально безбожная власть, на практике многократно доказавшая, как она понимает свободу совести для «тихоновцев».

Как можно выражать твердую уверенность, что, сделав очередные уступки, эту рабоче-крестьянскую власть можно в чем-то убедить? Объяснять данный пассаж наивностью Святителя я не могу — тому мешает история так и не состоявшейся легализации.