Время Волка

Через несколько минут голос вернулся, причём такой же чистоты и силы, как до злополучной поездки. И хотя Лёню по-прежнему шатало и клонило в сон, на сцену он вышел с привычной улыбкой и даже с некоторым воодушевлением. Всё-таки Кремлёвский зал! И САМ где-то там, в ложе. Парализующего страха, о котором рассказывал Кигель, как-то выступавший перед всем Политбюро, Лёня не испытывал. Ну генсек, и что? Не человек он, что ли? Тем более, сам захотел Волка послушать. Но трепет от красоты и торжественности зала, от многотысячной аудитории, ловящей каждую твою ноту, присутствовал.

«Родину мира» он спел не хуже, чем на конкурсе. Даже лучше, благо опыта выступлений перед публикой набрался немало. «Браво» и «бис» никто не кричал, зал вообще оказался довольно сдержанным, но за спиной Лёня слышал стук смычков об инструменты — музыканты оркестра выражали своё восхищение, а это дорогого стоило. А когда он ушёл за кулисы, тот же неприметный человек, волшебным образом доставший врача и рубашку, сообщил, что товарищем Волком очень довольны. И чтобы он ехал домой, лечился, а с гастролями как-нибудь само уладится.

Поехал Лёня, разумеется, к Карлинским, и Борька ругал его на чём свет стоит, а Лёня и ответить не мог, так как действие адреналина закончилось, и голос снова исчез. Он неделю провалялся в постели, терпя Борькины болючие уколы и язвительные нотации, зато вернулся в строй уже совершенно в новом качестве — любимца не только народа, но и власть предержащих, что автоматически означало и участие в самых важных государственных концертах, и запись собственных пластинок, и выезд за рубеж.

Прозвище Кремлёвский певец прочно закрепится за Леонидом Витальевичем, равно как и за несколькими его коллегами. Сначала это покажется безобидной шуткой, тем более что впервые так назовёт его кто-то из друзей. Позднее, в перестройку, прозвище обретёт обидный смысл. Кто-то из коллег начнёт оправдываться: «Да, мы были кремлёвскими певцами, так ведь в Кремль-то звали лучших!» Леонид Витальевич на очередной выпад журналиста или телеведущего станет только усмехаться. Потому что восторг в глазах слушателей он видел задолго до того первого кремлёвского выступления. А случайное стечение обстоятельств, улыбка судьбы, благодаря которой он приглянулся САМОМУ и вошёл в круг «избранных», просто позволили ему донести своё творчество до большего количества зрителей через пластинки, выступления на стадионах и гастроли.

Впрочем, лояльность государству ему пришлось доказывать несколько раз, но не словами песен, славящими вождя и партию, а делом, когда во время войны в Афганистане он поехал с концертами по госпиталям, и снова, как в детстве, пел перед ранеными. Вот только теперь не получалось, как в детстве, не замечать их искалеченные тела и звериную тоску во взглядах. И ком в горле сглатывать было значительно труднее.

* * *

Почерк у Леонида Витальевича был своеобразный — витиеватый, округлый, с лёгким нажимом и многочисленными завитушками-украшениями. К тому же писать он предпочитал пером, подаренным ему на очередной юбилей, коллекционным «Паркером», так что Жеке приходилось прилагать немало усилий, чтобы разобрать закорючки Волка. А так как терпением он не отличался и разговаривать подобным образом не привык, то уже начал закипать.

— И что ты мне предлагаешь, отменить весь сибирский тур? — возмущался он. — Лёня, ты в своём уме? Ты понимаешь, что предоплата уже взята? Билеты в продаже. Неустойка будет сумасшедшая!

Леонид Витальевич развёл руками. До прихода Жеки он успел полежать в ванне с лавандовой пеной, покидать мячик Маэстро и даже помузицировать за роялем, и все вместе это привело его в самое благостное расположение духа. Так что теперь он, в уютном халате с золотыми кистями, сидел в Утёсовском кресле и честными глазами смотрел на директора, изображая немого.

— Лёня, мы по миру пойдём! — настаивал Жека. — У нас расходов сейчас столько! За промоушен юбилейного концерта ещё не платили, за аренду ресторана не платили. Да у нас все запасы на аренду зала ушли. Ты хоть понимаешь, во сколько сегодня обходится юбилейный концерт?

Леонид Витальевич придвинул к себе блокнот и спокойно вывел: «Я не уверен, что юбилей вообще состоится. Без голоса-то».

— Нет, ты точно чокнутый! — завопил Жека, прочитав. — Куда мог твой голос деться?! Что ты натворил? Мороженого обожрался? Или с очередной бабой в постели наорался?!

Бабах!

Леонид Витальевич так припечатал ладонью по столу, что с него свалилась увесистая книга по истории эстрады, лежавшая на краю. Ну довольно! С Жекой они работали лет десять и, хотя тот был значительно моложе Волка, давно перешли на ты и особо друг друга не стеснялись. Но какую-то субординацию надо соблюдать! Что за разговоры? Понятно, что директор в предынфарктном состоянии, ему теперь разгребать все последствия отмены концертов. Однако Жека уже переходил границы.