Время Волка

— А что расскажете мне вы?

— А я приглашу вас вечером на концерт.

— О, предложение, от которого невозможно отказаться.

И снова он почувствовал в её голосе иронию, и ему ещё сильнее захотелось рыть копытом землю. Но в кофейню она всё-таки пошла. И он выяснил, что зовут её Анастасией, и ещё раз пригласил на концерт, не надеясь, что придёт, и просидел в её компании часа два, которые пролетели как две минуты, любуясь тонкими чертами, хрупкими руками, обнимающими маленькую чашку, чуть вздёрнутым носиком. Но больше всего пленяло исходящее от неё спокойствие. Она знала себе цену и относилась к миру с интересом и одновременно иронией, словно ожидая, что он может ей предложить.

На концерт Настасья не пришла, Леонид Витальевич напрасно посылал Жеку к служебному входу встречать гостью. Но Волк раздобыл её телефон, пусть и не совсем честным способом: прочитал её фамилию на карточке, которой девушка расплачивалась в кафе, она категорически отвергла его попытку оплатить счёт, и каждый платил за себя. Чёртова дальнозоркость, так мешавшая жить, на сей раз сослужила ему хорошую службу. Фамилия у девушки была запоминающаяся — Ильвес, и Леонид Витальевич окончательно уверился в её иностранном происхождении. Дальше дело нехитрое, особенно для известного человека, которому везде рады пойти навстречу. И вечером, оказавшись в благословенной тишине гостиничного номера, он набрал номер телефона и услышал её голос.

Как ни странно, она согласилась встретиться, но не в кафе и не в ресторане, а на Марсовом поле. И они гуляли по ночному Петербургу и разговаривали обо всём на свете. И целовались возле Медного всадника, и Леонид Витальевич думал, что он совсем сошёл с ума, в его-то годы вести себя как мальчишка, которому некуда отвести барышню! У него в номере они оказались под утро, и Волк пропустил поезд на Москву, послав к чёрту поднявшего тревогу Жеку. Коллектив и директор уехали в столицу без него, а Леонид Витальевич остался в городе на Неве со своим внезапно свалившимся счастьем.

Он уже тогда понял, что встретил особенную женщину. Она не была похожа ни на одну его пассию. Начать хотя бы с того, что через два дня их петербургской сказки, ночных прогулок по мокрому от постоянных дождей городу и дневных забав за тщательно запертыми дверями гостиничного номера, на третье утро Настасья вдруг заявила:

— Тебе пора домой.

Будничным таким тоном, помешивая ложечкой сахар в чашке кофе, который он ей принёс в постель. Что тоже было крайне необычно для Волка, он привык, что кофе в постель подают ему, а тут вдруг самому захотелось услужить, проявить заботу.

Леонид Витальевич прекрасно помнил, что в Москве осталась жена, которой не мешало бы позвонить, и что послезавтра его ждут в Пензе. Планировал поменять билеты и отправиться в Пензу прямо из Петербурга, и уже прикидывал, сможет ли потом вернуться к Насте, или всё-таки надо поиметь совесть и показаться в Москве. Но обо всём этом он думал молча, не посвящая Настасью в свои планы. И никак не ожидал такого заявления.

— Домой? — переспросил он.

— Ну да. — Настя пожала плечами и закурила, и, что странно, впервые сигарета в женской руке вызывала у него не отвращение, а вожделение. — К жене.

У Леонида Витальевича было правило — не обсуждать Натали с любовницами. Никогда, ни в каком контексте. И он открыл уже рот, чтобы озвучить свою позицию, но Настасья вдруг продолжила:

— Она наверняка переживает. И, признаться, ты мне наскучил. Кстати, ты варишь отвратительный кофе.

Леонид Витальевич дар речи потерял. Кофе он отвратительный варит! Да он вообще первый раз в жизни его варил! Они здесь что, ради кофе встретились? Он два дня демонстрировал всё, чему научился за годы богемной жизни, и те звуки, которые слышал от Насти, можно было смело считать овациями. И даже вызовы на бис были. А во время ночных прогулок он рассказывал ей актёрские байки, в которых упоминались самые известные имена эпохи. Настя, правда, слушала без особого интереса, переводя разговор то на петербургскую архитектуру, то на поэтов серебряного века, то на Блаватскую, книгу которой он всё-таки купил и вручил высокопоставленному приятелю, и у того глаза на лоб полезли — вероятно, тому имя автора о чём-то говорило. И вот теперь «наскучил»?

Волк привык, что женщины сами за него цепляются, звонят, хотя он всегда запрещал это делать, спрашивают о новых встречах и он снисходит до них, выбирая удобное время в гастрольном графике. А тут его фактически выставляли за дверь. Его же собственного номера.

Он сделал вид, что обиделся. Сухо спросил, куда её отвезти. Настасья отмахнулась: «Ты, главное, сам не заблудись. Петербург ты совсем не знаешь». Допила кофе и ушла, поцеловав его на прощание. В щёку.