Все дороги ведут к тебе

– Я не говорила Роудсу и Эймосу про Кэдена, а вчера вечером они случайно узнали. Я чувствую себя ужасно, а они сильно на меня разозлились.

Я умолчала о том, что по возвращении, когда я зашла в дом за вещами, они даже не попытались меня остановить, и я вернулась в гараж.

По мере моего рассказа ее глаза округлялись все больше, но потом как-то сузились, так что в итоге ее лицо задумчиво скривилось.

– Но ты не рассказывала им о нем, потому что тебе было неловко!

Едва ли ей было известно о том, что я писала его песни. Джеки знала, потому что подслушала комментарии Юки, но Клара никогда не заводила разговор на эту тему. Рассказала ли ей Джеки? Сложила ли она два и два? Я могла лишь догадываться.

Поэтому я кивнула и в двух словах рассказала суть, сделав упор на том, что уже почти два года не пишу, а не говорила потому, что все равно не смогла бы помочь Эйму с музыкой.

Она склонила голову набок – не сказать чтобы ее лицо было грустным, но почти.

– Знаешь, я могу понять, почему они расстроились. Но в то же время понимаю, почему ты не хотела рассказывать. На твоем месте я бы, вероятно, тоже не стала. В то же время мне всегда казалось, это так круто, что ты его знаешь и вы были вместе…

Я пожала плечами.

– Но ты упоминала о нем, да?

– Да, но без подробностей. – Я выдохнула и покачала головой. – Они даже не смотрят на меня, Клара. Понимаю, я вроде как заслужила, но мне от этого больно. Мы остановились на заправке, и в то же время туда подъехал автобус с двумя музыкантами из группы Кэдена. Они стали извиняться за то, что бойкотировали меня. Все было так глупо… Я чувствую себя дерьмом. А тянула я с этим исключительно потому, что хотела, чтобы они полюбили меня, а не то, кем я была. Так и получилось. А теперь срикошетило…

– Разумеется, они расстроились. Это же… Кэден Джонс, Аврора! Вчера я видела его в рекламе. Да у меня челюсть отвисла, когда он выпустил тот первый прорывный хит и я узнала, что вы вместе!

Я хмыкнула, прекрасно понимая, о какой песне идет речь: «Чего хочет сердце». Я написала ее в шестнадцать, тоскуя по жизни в Колорадо.

Клара схватила меня за руку.

– Они опомнятся. Эти двое тебя любят! Думаю, они уже не представляют жизни без тебя. Дай им время. – Должно быть, я скривила физиономию, потому что она рассмеялась. – А знаешь что? Приезжай-ка сегодня вечером к нам с ночевкой. Папа расстроился, что ты не заехала в сочельник, хотя тогда из-за снега все сидели по домам.

– Правда?

Сидеть одной в гараже совсем не хотелось. На душе было слишком скверно.

– Хорошо. Я приеду. Только возьму вещи – и приеду. Что-нибудь захватить?

– Просто приезжай, – сказала она. – И не занимайся самобичеванием. Те, кто знает тебя, никогда не поверят, что ты способна сделать гадость. – Клара помолчала. – Ну, разве что кто-нибудь сильно напросился.

И тогда я в первый раз за день улыбнулась.

* * *

Несмотря на заверения Клары, что все обойдется, сердце отчаянно колотилось.

Я знала, что накосячила. Гордость сыграла со мной злую шутку, и, что самое досадное, винить было некого.

А когда я свернула на подъездную дорожку и увидела на снегу следы широких шин, сердце заныло еще сильнее. Потому что я знала, что это значит. Роудс был дома.

То есть он вернулся буквально только что. За считаные минуты до меня.

И вылезал из пикапа. Это я увидела, подъезжая к пятачку, где ставила свою машину. Рождественским утром Роудс расчистил его, когда выкапывал нас из снега. По прогнозу, снегопадов в ближайшее время не ожидалось.

Когда я припарковала машину и потянулась за сумкой, в душе затеплилась робкая надежда. Но, возникнув, она так же быстро угасла: он не взглянул на меня. Захлопнул дверь и направился в дом, упрямо глядя прямо перед собой, не опуская глаз и не глядя в мою сторону. Я сидела в машине: наблюдала, надеялась и молилась, чтобы он обернулся и просто… взглянул.

Но этого не случилось.

Я сглотнула.

Значит, не захотел. Он ведь не обязан.

Он злился на меня, и с этим следовало смириться. Клара была права. В итоге он меня простит. Хотелось надеяться… Насчет Эймоса я бы не поручилась, но… мы разберемся. Тоже хотелось надеяться. Им действительно нужно было дать время принять это и, надеюсь, взглянуть на ситуацию моими глазами. Хотя я бы все-таки предпочла этого избежать.

И я поднялась к себе.

Сложила в спортивную сумку кое-какие вещички на вечер и завтрашнее утро. Подаренную Роудсом куртку я утром надевать не стала. Да, с моей стороны это было ребячеством, но я оставила ее на кровати и надела свою тонкую. И ботинки тоже не надела – оставила их у кровати.

Они вправе злиться, но у меня тоже есть чувства, и мне больно. Я устала от того, что со мной просто не разговаривают! И меня не удерживают. Это было отстойно, только и всего. За последние полтора года со мной много всего произошло, и предательство Джонсов, а теперь еще моих «друзей» оказалось самым тяжелым испытанием.

Да, возможно, я реагировала чересчур болезненно, но поделать с этим ничего не могла. Есть много эмоций, с которыми нам под силу справиться, но эта боль была не из такого разряда.