Все - иллюзия

А как сам Лессинг вписывается в эту картину? Возможно, думал он, испытывая головокружение, я тоже играю в этом какую-то роль. Кто-то позволил нам развлекаться, за исключением тех случаев, когда эта всемогущая рука вынуждена была направлять нас по нужному пути. По пути Клариссы, но не меня

, Лессинга. И действительно, Лессинг был уверен, что все эти невероятные вещи происходят именно для того, чтобы защищать Клариссу. Кларисса не заметила паузу во время уличного столкновения машин, как не заметила исчезновения беседки. Но Лессинг-то все видел. Лессинг был потрясен и ошеломлен. И... Лессинг должен был все забыть.

Тогда, в какой точке ее жизни Кларисса была заключена в эту зеркальную тюрьму с тетей в роли надзирателя, и, сама не зная того, продолжала идти по пути, который кто-то наметил для нее? Кто нашептывал ей в ухо, когда она вдруг задумчиво отрешалась от внешнего мира? Кто пролился на нее Золотым Дождем, как на Данаю, живущую в башне со стеклянными стенами?

Никто не мог дать на это ответ. Вернее, могло быть столько ответов, сколько мог вообразить человеческий ум, и еще множество за пределами его воображения. Как мог человек найти ответ на вопрос по делу, не имеющему никаких прецедентов в опыте всего Человечества? Ну, ладно — никаких прецедентов, кроме одного.

Была ведь Даная.

Это просто смешно

, сказал себе Лессинг, смешно предполагать какую-то систему в этом случайном сходстве. И все же — с чего пошла легенда о Данае? Или, быть может, две тысячи лет назад, как и сейчас, какая-то другая Кларисса восторженно стояла под другим звездным потоком? И если это возможно, то имел ли Лессинг право произвольно предполагать, что первоначальная легенда о Данае верна, поскольку он наблюдал все это сейчас и делал, возможно, ложные выводы? Было так много легенд о смертных, которых возжелали боги. У некоторых из этих легенд могли быть простые объяснения, по греки не были такими уж наивными и, как думал теперь Лессинг, за аллегориями легенд могли скрываться некоторые непреложные факты. Должно быть какое-то основание, объясняющее все те бесчисленные истории, какая-то твердая почва под ними вне всяких фантазий.

Но зачем эта долгая подготовка, которую невольно проходила Кларисса? Лессинг стал думать об этом, затем его мысли перепрыгнули к легенде о Семеле[14], которая увидела своего возлюбленного олимпийца во всей славе его божественного бытия и умерла от этого ужасного зрелища. Не могла ли эта долгая, неторопливая подготовка совершаться для того, чтобы спасти Клариссу от судьбы Семелы? Ее мягко, но неустанно вели от знания к знанию, так, чтобы, когда бог явится к ней в своем величии и божественном блеске, она сумеет вынести его облик? Действительно ли это ответ на то сияющее ожидание, которое Лессинг так часто видел у нее на лице?

Внезапно его обожгла палящая ревность. Кларисса, самая не зная того, уже смотрела на сияние, не принадлежавшее к ее родному миру...

Лессинг с силой ударил в дверь и позвал:

— Кларисса!

В зеркале он увидел, как она слегка вздрогнула и повернулась. И золотой дождь дрогнул вместе с ней. Затем она вышла из поля зрения, и в зеркалах осталось лишь золотистое свечение, когда она шла к двери.

Лессинг стоял, дрожа и покрывшись потом, с беспорядочным сумбуром в голове. Он знал, что выводы его смешны и невозможны. Он и сам не верил им. Он перепрыгнул к заключениям, слишком диким, чтобы им можно было поверить, от слишком произвольных умозаключений, которые можно было принимать во внимание в этот дикий момент. Да, вокруг Клариссы действительно происходили необъяснимые вещи, но тем не менее, у него не было никаких логичных причин принять существование божественного любовника. Кто-то, кто-то, стоял за всеми этими событиями, и Лессинг безумно ревновал к этому кому-то, кем бы он там ни был. Потому что планы этого кого-то

явно не принимали в расчет самого Лессинга. Да и не могли принимать. Это Лессинг знал точно...

— Привет, — тихо сказала Кларисса. — Я заставила тебя ждать? Очевидно, звонок испорчен... я не слышала, как ты звонил. Входи же.

Лессинг смотрел на нее. Ее лицо было столь же безмятежно, как и всегда. Даже, возможно, в глубине ее глаз еще сиял свет восторга, но золотой дождь исчез, и Кларисса ничем не показывала, что вообще помнит его.

— Чем ты занималась? — спросил Лессинг слегка дрожащим голосом.

— Ничем, — ответила Кларисса.

— Но я видел тебя! — вспыхнул он. — Я видел тебя... в зеркале! Кларисса, что...