Все хорошо

– Кстати, как спектакль? – спрашиваю я.

– Ты что, не видела? – изумляется Грейс.

Мне вспоминается, как я стояла на коленях возле ее тела на малой сцене.

– Кое-что пропустила.

– О, это было прекрасно, Миранда. Бриана выступила великолепно. В роли умирающего Короля, я имею в виду. Мне, правда, показалось, она чуток переборщила. Такую немощь изобразила. Даже как-то неправдоподобно. Я уж боялась, она там на сцене и умрет. И вдруг – такое чудесное преображение. – Грейс качает головой. – Я и не знала, что ты покажешь зрителям саму сцену исцеления.

– Разве они прямо на сцене это сделали?

Вижу перед глазами заплаканное лицо Элли, шепчущей: «Сегодня я все исправлю, мисс Фитч».

– Я думала, ты знаешь, – говорит Грейс.

– Да-да, конечно. Знаю.

– Это было невероятно. Люди плакали. Я и сама плакала, можешь поверить? В жизни не видела такого поразительного преображения.

Я вспоминаю, как Бриана вошла в гримерку, здоровая и цветущая, опьяненная свершившимся чудом. Сколько робкой радости было в ее лице. Как благодарно она положила руку на плечо Элли. Сказала: «Театр исцеляет», – и улыбнулась ей, а та улыбнулась мне. «Видите, Миранда?»

– Что меня удивило, так это поцелуй, – продолжает Грейс. – Вот это ты, конечно, отважная.

– Элли и Тревор всегда в конце целовались, – возражаю я. – Это ведь вполне естественно, чтобы Бертрам поцеловал Елену.

– Нет. Я про Элли и Бриану. Они поцеловались, а потом принялись носиться по сцене, как безумные. В каком-то странном танце с прыжками и подскоками. Бриана совсем с ума сошла. Во все горло орала от радости. Должна сказать, мне даже показалось, что это уж чересчур.

Я представляю, как Бриана с Элли с хохотом выплясывают на сцене. Ведь Бриану внезапно отпустила жуткая боль. Я-то помню, каково это. Словно кто-то вдруг выключил неумолчно гудящий в твоей голове рев. И воцарилась благословенная тишина. Чудесная легкость после нестерпимой тяжести.

Тут дверь паба распахивается, и я подпрыгиваю на стуле. Оглядываюсь, ожидая увидеть, как порог переступают три тени в костюмах. Но там никого. Просто сквозняк. За окном стоит непроглядная, как бесстрастное лицо, ветреная ночь.

– Миранда, ты в порядке?

– Да-да. Прости. Что ты говорила?

– Что из Брианы вышла отличная актриса.

– Да, – повторяю я, – отличная актриса.

– Может, в итоге этот ужасный вирус и принес ей пользу. Открыл в ней какие-то глубины.

– Может быть.

Но я вовсе не уверена, что это благо, вот что хочется мне сказать. Мы ведь не знаем, что там, на дне этих глубин. И приносят ли они кому-то пользу. Я отворачиваюсь к окну, за которым стоит кромешная мгла.

– А может, все-таки стоило поставить «Макбета».

– Не знаю, Миранда. Вообще-то, по-моему, «Все хорошо» стало нашей большой удачей. Зрители слопали, да еще добавки просили. Не говоря уж о Хьюго.

Резко отвернувшись от окна, я смотрю на ухмыляющуюся Грейс:

– Хьюго?

Сердце подскакивает в груди, даже несмотря на то, что в лицо мне бросается кровь, когда я вспоминаю о нашей последней встрече.

И Грейс рассказывает, что, когда она вошла в зал, он стоял в заднем ряду, не в силах отвести взгляд от сцены. Спектакль совершенно его заворожил. Он даже плакал в конце, во время той сцены, где Бертрам воссоединяется с Еленой. Ну той, с которой я столько мучила Тревора и Элли, той, где Бертрам каким-то чудом внезапно осознает свою чудесную любовь к Елене, и они целуются. В этот самый момент Хьюго обернулся к Грейс, и в глазах у него стояли слезы. Слезы, можешь поверить? «А где Миранда?» – спросил он. Видела бы ты его лицо, продолжает Грейс. Беднягу словно околдовали.

– Я ответила, понятия не имею, и он отправился тебя искать.

– Правда?

Тело вдруг на мгновение становится легким, как перышко. Как в те времена, когда при виде Хьюго у меня расцветало сердце. Еще до того, как его пшеничные волосы превратились в золотисто-рыжие. До того, как его лицо стало до жути напоминать лицо Пола.

– Он, кстати, писал мне, что пытался до тебя дозвониться. Тебе бы дать ему знать, что все в порядке, – говорит Грейс. – Что ты у нас чудо ходячее.

Над нами снова гремит гром, на этот раз – как предупреждение. Грохочет, как лист жести на ветру. Рана на голени начинает пульсировать, легкость утекает во тьму. Я вспоминаю, что утопила телефон в море.

– Я, кажется, забыла мобильный в театре, – объясняю я Грейс.

– Напишу ему, что мы в «Проныре», но ты скоро поедешь домой.

Я не успеваю ее остановить, сказать, что все равно обречена. Она уже достает телефон и печатает Хьюго сообщение. Оно уходит, и мобильный тут же вибрирует у Грейс в руках. Глянув на экран, она улыбается и передает его мне.

Хьюго прислал селфи. Сидит в темноте у меня на крыльце. Рядом стоит бутылка шампанского и лежит букет лилий-звездоглядок. Вид у него усталый и взволнованный. Он очень красив и ничуть не похож на Пола.

«Передайте, что я буду ждать ее здесь сколько потребуется».