Все хорошо

Я твержу себе, что это сон. Это мне только снится, что мы с Грейс сидим рядом. На самом деле я все еще в малом зале, я из него даже не выходила. А может, я умерла. Или в коме. Моему сознанию осталось жить считаные минуты, и мозг решил показать мне успокоительный фокус. Ведь нет никаких сомнений, что Грейс мертва или смертельно больна, иначе она позвонила бы в полицию. Не можем мы сидеть за одним столом – и где! В «Проныре»! Среди алых стен и звериных морд, приветственно таращащихся на нас черными блестящими глазами. Это Грейс захотела прийти сюда.

«Может, заглянем в наше старое логово?» – предложила она, когда мы вышли из театра и лениво побрели к парковке, как будто ничего плохого между нами ни на парковке, ни где-либо еще никогда не случалось. Я все пыталась взять ее, Грейс, за уже не холодную руку – недоверчиво, благодарно. А она, хоть и косилась на меня с удивлением, но не отшатывалась. Предлагала мне свою руку и сжимала мою в ответ.

«Так что, в паб? – продолжила она. – Смерть как хочется чего-нибудь сытного. Их рыба с картошкой – прямо то, что доктор прописал».

Спустился туман. Я все думала: «Не ходи туда, никогда больше туда не возвращайся». Но потом взглянула на это чудо – на Грейс, которая держала меня за руку в темноте, невероятно живая и веселая, и предлагала отпраздновать премьеру в нашем старом логове, и согласилась: «Да, конечно, как скажешь, Грейс».

К тому моменту, как мы добрались до «Проныры», туман так сгустился, что уже не видно было деревянного человечка, раскачивавшегося на крюке над входом.

«Говорили, ночь будет ясная, – со смехом сказала Грейс, берясь за ручку двери. – А вроде что-то надвигается. Не чувствуешь?»

«Чувствую. Надвигается», – ответила я. Да, я чувствовала их разлитый во влажном воздухе гнев. И занесенный над моей головой меч. Чуяла свою погибель в сгущающейся мгле, сквозь которую мы ехали сюда. И видела в боковом зеркале машины три силуэта, трусивших за мной, словно стая волков. Но, как ни странно, весь ужас остался в гримерной. Припарковав автомобиль и направившись к Грейс, я даже улыбнулась туману. Я шла ровно, не хромала. Пока не хромала. Ловила ноющими руками разлитую в воздухе морось. И шептала сгущавшимся в небесах черным тучам: «Давайте же! Забирайте меня».

«Это ты кому, Миранда?» – спросила Грейс, улыбаясь мне сквозь туман.

«Никому».

Я вошла в паб вслед за ней.

Казалось, вот-вот что-то лопнет, швы вокруг сцены разойдутся и явят нам черную звездную мертвенную пустоту или зал, где притаились во тьме зрители.

Но ничего не происходило. Мы просто сидели и улыбались друг другу, а между нами трепетал оранжевый огонек свечи. Мы улыбались друг другу в ее красноватом свете, а мир за окном все сильнее заволакивался туманом. Начинал накрапывать дождь. Грейс поставила для меня песню в музыкальном автомате. «Я и моя тень»[30]

, Джуди Гарленд. И сказала, что в последнее время постоянно мурлычет ее себе под нос. Честно сказать, всю весну. Ну и странная она в этом году, весна, добавила она. А я с ней согласилась. Очень странная. Вообще безумное время года, покивали мы друг другу. Каждый раз какая-то кутерьма.

– А уж сегодня и говорить нечего, – добавляет Грейс. – Сплошные накладки.

– Сплошные.

Она рассказывает, что опоздала к началу спектакля. Сначала вообще не хотела идти, неважно себя чувствовала, но потом ей стало лучше. Как будто гора какая-то с плеч свалилась, добавляет она, глядя в занавешенное туманом стекло. В общем, когда она приехала, спектакль уже начался, и она нигде не могла меня найти. Там просто ужас что творилось, полный аншлаг, ты видела?

– Да.

В итоге она пристроилась где-то в уголке. Все представление стояла на ногах. А в конце я вдруг появилась на сцене. Она видела, как я упала. Когда тело ударилось об пол, звук раздался такой, будто у меня все кости треснули. Даже в заднем ряду было слышно. Странно даже, как громко, будто не по-настоящему, будто какой-то театральный эффект. Она уж было подумала, что я умерла, и это душа с таким звуком покидает тело. Конечно, в существование душ Грейс не верит, но как еще назвать тот жуткий вопль, что вырвался у меня, казалось, не изо рта, а из всего тела? А грудная клетка при этом так провалилась, как будто меня разом покинули воздух, плоть и кровь. Да уж, вот это было падение! Вот это шоу! Ай да я, переиграла актеров, перетянула одеяло на себя. Она улыбается. И ничего не говорит о том, что я явилась на сцену, завернутая в скатерть, и стала цитировать «Макбета». Может, списала эти странности на усталость. Мне ведь одной пришлось готовить премьеру.

– А потом еще эти доктора, – продолжает она.

– Ты их видела? – спрашиваю я.

Пульс ускоряется. Интересно, она их узнала? Она ведь видела их той жуткой ночью в подвальном зале.

– Приятные люди, – кивает Грейс, – но слишком уж напористые. И на вид слегка странные. Один был явно слишком толстым и болезненным для врача. Второй высокий, худой и довольно красивый. А третий мне чем-то напомнил продавца-прощелыгу. Кстати, он-то и болтал больше всех.