Все хорошо

Ей в их заключение как-то не верится. С другой стороны, кто она такая, чтобы оспаривать мнение даже не одного, а целых трех специалистов?

– Верно.

– Судя по твоему виду, – продолжает она, – с тобой все в порядке, так ведь? Я имею в виду, насколько это возможно, учитывая обстоятельства.

В окне мелькает вспышка молнии.

– Учитывая обстоятельства, – тихо повторяю я.

И снова напрягаюсь. Напрягаюсь, ожидая, что боль вот-вот лесным пожаром охватит мое тело. На ногу водрузят стул. Сверху на него взгромоздится толстяк. Плоть сменит твердый цемент. Позвоночник сожмет еще более тугой, чем раньше, кулак. Сердце разобьется. Горло сдавит. А глаза ослепят слезы, которым отныне не будет конца. Но ничего не происходит. Только слегка пульсирует рана под повязкой. В теле, руках, ногах и груди ощущается небольшая тяжесть. А на сердце временами морской волной накатывает какое-то смутное ощущение – не то радость, не то печаль. И взвивается оно всякий раз, как я поднимаю глаза на сидящую напротив меня – совершенно живую! – Грейс. Она чокается со мной. И улыбается.

– Миранда, ты чего опять на меня таращишься?

Я извиняюсь. И говорю, что не хотела ее смущать. Просто я рада, что она…

– Что? – спрашивает она. – Выздоровела? Миранда, ну ты что, конечно, я выздоровела. Я же из отцов-пилигримов, не забыла?

Кажется, она совсем на меня не сердится. Но, может, она просто еще не отошла от шока? Я все жду, что она позвонит в полицию. Или ударит меня.

Но Грейс лишь смеется в алом свете.

– Миранда, я в порядке. Все хорошо.

И накрывает мою руку своей.

– Кстати, спасибо за кактусы и питахайю. Ты с этой доставкой немного хватила лишку. Но я все равно очень благодарна.

– Я так волновалась за тебя. Хотела зайти. Но…

– Но ты же заходила, разве нет? Сидела возле моей постели?

И я вспоминаю, как маячила рядом с ней во тьме и смотрела в провалы ее глаз. Она ведь не про тот первый вечер… Может, ей в жару что-то померещилось?

– Могла бы и чаще тебя навещать, – не соглашаюсь я.

– Миранда, ведь тебе нужно было готовить спектакль, – возражает Грейс. – Мне ли не знать, как оно бывает. Да и к тому же со мной было бы не очень-то весело. Я уже сто лет не болела. Должно же было когда-то и меня зацепить. В расплату за такое отличное здоровье.

Она прикуривает от свечи, и я смотрю на вишневую искорку, вспыхивающую в оранжевом пламени.

– Грейс, – говорю я, – насчет того случая здесь, в подвальном этаже…

– О, забудь. Мне стыдно, что я повела себя… Даже не знаю, как сформулировать. Так подозрительно?

Я возражаю, что у нее были причины меня подозревать.

– Грейс, я поступала ужасно. Хотелось бы мне сказать, что я этого не хотела. Но я не знаю… Может быть, и хотела. Одно могу сказать точно: мне очень жаль, что так вышло.

Грейс качает головой. И говорит, что это ей нужно просить у меня прощения. Пока она валялась больная, у нее было время подумать. И она многое поняла. Обо мне. О том, через что мне пришлось пройти. С моим бедром. И спиной.

– Что?

– С бедром и спиной. У тебя же то и другое болело, верно? Миранда, что случилось?

– Ничего. Продолжай.

– Я поняла, что не всегда вела себя наилучшим… Не знаю. Я могла бы быть добрее. Терпеливее. – Она опускает глаза на свой стакан.

А я вспоминаю, как нетерпеливо и холодно повела себя с Элли, когда она рыдала в вечер накануне премьеры. Как равнодушно смотрела на ковыляющую через зал и подволакивающую окаменелую ногу Бриану. Как скоро постановила, что она притворяется.

– Грейс, все нормально, правда, – говорю я.

– Не нормально. Прости меня, Миранда. Мне правда жаль.

И я знаю, что она не кривит душой. Знаю, потому что Грейс не может заставить себя взглянуть мне в глаза.

– В любом случае, я очень рада, что теперь тебе лучше.

Над нашими головами грохочет гром. За окном шипит дождь. По моему затылку ползут мурашки. Я смотрю на руку Грейс, накрывшую мою, и хочу рассказать ей все. Всю правду о троице, которая в любую минуту может появиться и потребовать возместить ей затраты. Всю правду о том, куда подевалась моя боль, в кого она несколько недель назад вселилась. И что там, в малом зале, я до последней минуты не хотела ее спасать. Не желала расставаться с малышкой, с гладящим меня по лицу Полом, с легким, как воздух, телом, забывшим про цемент, паутину и кулаки. Как мучительно мне было от всего этого отказываться. А теперь я каждую секунду жду, что недуг вернется. Что все встанет на круги своя. «Как только пройдет первый шок. Этого следует ожидать».

– Я получше? – переспрашиваю я. – Не знаю… Не уверена…

– Конечно, лучше, Миранда, – настаивает Грейс. – Не стану скрывать, одно время ты меня пугала. Но теперь ты… Даже не знаю. Больше похожа на себя. На Миранду, которую я давно знаю и люблю. – Она улыбается. – И я счастлива за тебя. Надеюсь, ты простишь меня за то, что осложняла тебе жизнь.

Какая у Грейс теплая рука. Невероятно, она просит у меня прощения.

– Только если ты простишь меня, – отвечаю я.

Она сжимает мне пальцы, и я вспоминаю Элли в алом платье, которая вот так же держала меня за руку. И мне было больно. Но я не отнимала у нее руки. Не отнимаю ее и сейчас у Грейс.