Все хорошо

Я лежу на кровати, обнаженная, и внутри у меня все вибрирует. А еще я улыбаюсь, искренне улыбаюсь бьющим в окно солнечным лучам. И оплывшим свечам, и смятой постели, и стоящей на полу бутылке из-под скотча. И ожерелью, что валяется рядом с ней, – трем серебряным черепам на кожаном шнурке. Все мое тело, кровать и пол усыпаны какими-то бледно-голубыми крошками, похожими на конфетти. Внезапно меня осеняет: да ведь это все, что осталось от медицинского халата! Его разорвали на мелкие клочки, разорвали руками и зубами. Кто это сделал, я сама или шотландец? Уже не узнаешь. Он ушел еще до рассвета.

Гляжу в потолок, мысленно перебирая обрывочные воспоминания о минувшей ночи. Как я вела шотландца через холл. Тянула за ожерелье, как за поводок. А он, хоть и был куда выше и мощнее, послушно шел за мной по длинному мрачному коридору к моей квартире.

«Ты уверена, что у тебя все в порядке, девчурка?» – снова и снова допытывался он.

А я щебетала:

– У меня все прекрасно, просто прекрасно.

Потом он нашел у меня пластинку, о существовании которой я и не подозревала, поставил ее на проигрыватель, и мы стали танцевать в гостиной. Гремели барабаны, ревели струны. В стену колотили соседи, а шотландец все кружил меня в танце. А еще мы жгли бенгальские огни, прямо в комнате. Хохотали и скакали в дыму.

С улыбкой вспоминаю, как толкнула его на диван цвета моих губ из прошлого. И оседлала. Как только мне это удалось? Потом наклонилась и, извиваясь, как змея, впилась зубами в его проколотое ухо, затем в плечо. Он приподнял меня и опрокинул на диван. Я крепко обхватила ногами его поясницу, закинула лодыжки ему на плечи – и все это далось мне невероятно легко. Его благоухающие виски губы скользнули по моей шее, по уху. А я, дрожа всем телом, вцепилась в его длинные темные волосы. А как он двумя пальцами выуживал кубики льда из стакана с виски? И совал их себе и мне в рот? А потом водил холодным бархатистым языком по моему бедру, прямо по оставшемуся после операции шраму? Трем бледным бугоркам, похожим на след от проткнувших кожу вил? Шотландец жадно вылизывал их, а я, выгнув спину и запрокинув голову, стонала в потолок.

«Но это невозможно», – думаю я. Мое тело, все еще легкое, как воздух, как ветерок, который сейчас поигрывает моими волосами, обмотано простыней. Окно открыто, но мне не холодно. Я смотрю в лазурное небо. «Весна на носу, Миранда». Она уже у порога. И впервые от этой мысли на меня не накатывает страх. И боль. Я ничего не чувствую. Ничего? О нет, не ничего. Я просто ощущаю кое-что иное. Совершенно иное. Вот оно. Где-то там, глубоко внутри. Что же это такое? Что гудит в моем теле? Зудит в ногах и руках? Переполняет сердце? Сияет в глазах? Делает легкими кости? Поет в крови? Улыбкой слетает с губ? На ветку дерева за окном садятся три черные вороны.

– Доброе утро, – с улыбкой говорю им я.

А они улетают.

Часть вторая

Глава 15

– Какой сегодня прекрасный день, правда, ребята? – спрашиваю я, и мой голос эхом разносится по театру.

У нас репетиция. Студенты, как обычно, кружком сидят на сцене в ожидании моих указаний. Никаких перешептываний. Никаких телефонов и зевающих ртов. Все смотрят на меня, я же стою перед ними совершенно прямо и улыбаюсь.

– Прекрасный день, – повторяю я.

Так оно и есть. Там, снаружи, набухают на мокрых черных ветвях почки. Нежные, светло-зеленые. Небо понемногу выздоравливает, и солнце уже не такое хилое, как зимой. Смертельная бледность позабыта. Не видать больше слабо брезжащего сквозь серый туман тусклого шара. Нет, теперь солнце сияет в полную силу, яркое, золотое.

– Просто чудесно. И ведь мы это заслужили, так? Конечно же, заслужили – после такой-то жуткой зимы.

Я поворачиваюсь к студентам. Они кивают. С недавних пор они кивают на все, что я говорю.

– Да, профессор Фитч, – отзываются они. – Заслужили, заслужили.

Мы уже целый месяц репетируем, и пролетел он совершенно незаметно.

– Как время-то бежит, а, ребята?

– Да, профессор.

– Я говорю, время-то как летит, не находишь, Грейс?

– Точно, – хмуро отзывается Грейс.

В последние дни она постоянно хмурится. Вот ведь зануда!

– И что мы с вами видим? На дворе весна! Знаете что, сидеть тут нет никакого смысла, – выпеваю я, кивая на облупившиеся стены нашего ветхого зала. – Давайте-ка для разнообразия проведем репетицию на свежем воздухе. Подышим как следует, верно ведь? Погреемся на солнышке. Подвигаемся, чтобы кровь в жилах закипела. Дадим нашим легким поработать, мм, звучит?

– Миранда, на дворе март, – возражает Грейс. – Еще очень холодно.

Я оборачиваюсь. Она сидит на краю сцены, скрестив руки на груди, и настороженно смотрит на меня. Меж тонких бровей виднеется морщинка. Она появилась там еще месяц назад. С тех пор, как Бриана ушла с репетиции и больше не вернулась. Говорят, она все еще болеет. Какая жалость! Мы все очень, очень расстроены, честное слово.

– Да, Грейс, но сегодня в воздухе веет весной. Я, пока сюда ехала, очень остро это почувствовала. Разве вам не хочется тоже это ощутить?

– Даже не знаю, стоит ли…