Все хорошо

– У нее нет названия, – спокойно отвечаю я и машу розой, как будто это наш реквизит для постановки. – Это что-то вроде современной переработки «Макбета».

Услышав, как я невозмутимо произношу это проклятое название, Грейс вздрагивает.

– Там еще и к «Фаусту» есть отсылки, – продолжаю я. – Честно говоря, я уже пожалела, что взялась за эту вещь. Она проблемная. В смысле, есть там кое-какие перегибы. В общем, вот, это актеры, с которыми я работаю. – Тут я качаю головой, давая понять, сколько всего на меня навалилось. – Я не врала, когда сказала, что не знаю их. Это правда. У них совсем другая актерская школа. Особый метод. Но мы пытаемся сработаться. И вот, репетируем допоздна. Именно это ты и видела. Вот и все.

Я все киваю и киваю. Как по мне, звучит убедительно. Какая я молодец, целый спектакль разыграла!

Грейс молчит. И вдруг я снова вспоминаю о Бриане. Слышала ли она, как мы о ней говорили? В любом случае, не может же она поверить, что я наслала на Бриану болезнь, тронув ее за руку? Грейс для такого слишком рациональна.

– Грейс, не знаю, что ты слышала, но не можешь же ты в самом деле верить, что я в чем-то виновата. – Я натужно смеюсь, чтобы подчеркнуть, как это нелепо и абсурдно. – Что я как-то ей навредила.

– Мне пора домой, – говорит она.

– Грейс, ну пожалуйста, подожди. Ты даже не представляешь, что это такое, когда тебе постоянно больно! Ты ведь сама никогда болями не страдала. Ты и понятия не имеешь, каково это – просыпаться в ужасе. От того, что наступил новый день, когда тебе снова придется лежать на полу. Хромая, брести по жизни. Подволакивать свою цементную ногу. Мучиться от невозможности зайти в супермаркет.

Тут я начинаю рыдать, но выходит жутко фальшиво. Слова, слетающие с накрашенных губ, звучат плоско и пусто. Я загубила этот монолог ровно так же, как Бриана раньше губила свои непрошибаемым жизнелюбием и довольством. И Грейс это чувствует.

Она пытается проскочить мимо меня к водительской двери, но я приваливаюсь к ней спиной. И продолжаю:

– Слушай, ты устала. Совсем заработалась. И я тоже. Мы обе без сил. Вот нам и мерещится невесть что. Нам сейчас нельзя доверять всему, что мы видим и слышим. Тем более в это время года. – Я делаю широкий жест рукой. – Ведь премьера уже на носу. А спектакль, судя по всему, получится великолепным. Мы отлично потрудились. Слушай, давай-ка это отпразднуем? Я куплю тебе выпить. Я ведь перед тобой в долгу, верно? Посидим, и я поподробней все тебе объясню.

Все это я выпаливаю слишком быстро. Но звучит моя речь вполне разумно. Так почему же у Грейс такое лицо? Почему она меня сторонится?

– Грейс, ты что, меня боишься?

Я смеюсь, чтобы подчеркнуть, как это нелепо, как глупо. Бояться меня! Свою давнюю подругу. Конечно, в наших с ней отношениях бывали свои взлеты и падения, но что с того? Однако Грейс не смеется. Даже не улыбается.

– Грейс, ты не можешь меня бояться, – продолжаю растягивать губы в улыбке я. – Прошу тебя, пожалуйста, не бойся. Это же я. Миранда. Мы с тобой сто лет знакомы. Ты моя подруга. Мы же подруги, правда?

Говоря это, я надвигаюсь на нее – медленно, неотвратимо. Просто хочу ее успокоить, напомнить, что мы подруги, что это всего лишь я, Миранда. А она все пятится и пятится от меня. Но это же просто смешно! Это безумие! Она сошла с ума. Я снова протягиваю руку, и тут она спотыкается и падает. Падает из-за того, что хотела увернуться.

Теперь Грейс лежит у моих ног. На мокром гравии. Упала, пытаясь сбежать от меня, своей подруги. Бедной Миранды, которая стоит перед ней в темноте в развевающемся платье в маках. Миранды, от которой так ангельски пахнет. Моя сумочка в виде губ улыбается ей, и я сама улыбаюсь тоже.

– Грейс, Грейс, ты в порядке?

Нелепость какая-то. Полный абсурд. Я от чистого сердца предлагаю ей помощь, а она продолжает отворачиваться. А ведь я уже руку протянула. Говорю:

– Грейс, позволь мне помочь тебе. Теперь мой черед. Ведь ты столько раз мне помогала.

Но она продолжает отползать, опираясь руками о землю. Наверняка сейчас в кровь раздерет себе ладони гравием и осколками.

– Грейс, осторожнее, пожалуйста. Не поранься.

Но Грейс очень ловкая. Это даже сейчас заметно, когда она корчится на земле, как подыхающая собака. Совершенно неубиваемая. «Я никогда не простужаюсь», – заявила она мне во время нашей первой встречи. Словно простуду можно просто не заказывать, как нелюбимый коктейль в баре.