Все хорошо

Несмотря на ранний час, она определенно уже успела приложиться к бутылке. На носу у нее дымчатые очки в стиле Джеки Кеннеди. Блестящие крашеные волосы аккуратно заправлены за поблескивающие бриллиантами уши. Капри (разумеется), джемпер с вырезом «лодочкой» (разумеется). Неизменный жемчуг. Чем-то похожа на мою собственную мать-пьянчужку, только денег у нее куда больше, а вкуса – меньше. Моя мама даже на зарплату официантки ухитрялась всегда выглядеть стильно. «Запомни, зайка, мир – это сцена», – учила меня она, крася губы трясущейся рукой. Мне вспоминается, как она в винтажном платье, с пламенеющими крашеными волосами, благоухая алкоголем и «Шанель номер 5», в полубессознательном состоянии шествовала в школу, чтобы увидеть меня на сцене. Чтобы аплодировать своей дочери. Вскакивать с места, оглушительно хлопать и покрикивать на напуганных родителей: «А вы чего расселись, идиоты?» А потом жаловаться руководителям театральной студии, администрации и всем, кто готов был слушать, что роль у меня слишком маленькая. Почему мне не дают чего-то более значительного? Ведь любому ясно, что я звезда. Уж ей ли не знать, она ведь в гостиничной столовой работает. «Вот уж где настоящий театр!» – говорила она и молотила по парте кулаком.

Шипела: «Просто нелепо. Какие же вы все придурки!»

«Очень благодарны вам за обратную связь, мисс Фитч!»

Бриана кивает, глядя в пол. И я окидываю ее цепким взглядом, как раньше делала она. Сидит, сгорбившись, крошечное тело утонуло в темной бесформенной толстовке. На запястье болтается больничный браслет. На шее – золотой крестик. Как всегда, отлично подобрала реквизит. По обеим сторонам от нее застыли родители. Мать пытается смотреть строго, но взгляд у нее робкий, нерешительный и пьяный. А отец вообще отводит глаза. Ясное дело, она хотела прийти сегодня. Я не паникую. Ни капли. Потому что винить меня в болезни Брианы – чистый абсурд. Разве я когда-нибудь дышала так же тяжело? Разве мои губы были такими же бескровными?

Хмыкнув, декан объявляет:

– Что ж, давайте начнем, не возражаете? Бриана, ты выдвинула очень серьезное обвинение.

Фов наклоняется к Бриане и пылко хватает ее за руку.

– Вперед, дорогая! – ласково напутствует она.

В горле у меня клокочет смех. Я едва сдерживаюсь, чтобы не расхохотаться.

– Бриана, не расскажешь нам, что тебя сюда привело? – просит декан.

Та кивает. И сверлит меня своими глазами цвета увядших листьев. Потом поднимает руку. И рука трясется, можете себе такое представить. Трясется, но при этом указывает тоненьким белым пальчиком на меня.

– Она, – выдыхает Бриана.

– Профессор Фитч, – поправляет декан.

– Она наслала на меня болезнь.

Все молчат.

Отец Брианы по-прежнему смотрит в сторону. Мать глядит на меня, как на исчадье ада. Но я совсем не такая. Меня по-прежнему освещает рвущееся в окно солнце. Согревает мне руки, играет в волосах. Я изящно примостилась в кресле, скрестив ноги в лодыжках. Ничего не говорю. Просто улыбаюсь. И смотрю на декана, спрашивая взглядом: «Что? И как прикажете на такое отвечать?»

– Каким образом она это сделала, дорогая? – мягко уточняет у Брианы мать.

– Не знаю! – вопит та. – Просто наслала, и все. Я это почувствовала.

– Ты это почувствовала, – повторяет декан.

– Она меня потрогала! Потрогала, и от этого я стала такой!

Бриана опускает глаза на свое несчастное изломанное тело. По щекам ее бегут слезы.

– Потрогала! – взвивается Фов.

У этой аж слюнки потекли. «Ах, как интересно!» Попалась, взглядом объявляет мне она. Но я все так же безмятежно улыбаюсь, глядя на Бриану. Хоть и чувствую, как насторожился декан. Весь подобрался в своем кресле.

– Как именно она тебя потрогала? – спрашивает он.

Бриана набирает в грудь побольше воздуха. Вот оно, ее великое разоблачение. Но тут до нее вдруг доходит, что должного эффекта оно не произведет. И она отводит глаза. Начинает дышать еще чаще. Какая досада! Мы все тут сраные идиоты. Но, как бы там ни было, она уже понимает, что проиграла.

– Взяла за запястье, – безжизненно брякает она.

– Взяла за запястье, – повторяет декан.

Даже Фов не знает куда деваться.

– Но это было ужасно! – выкрикивает Бриана.

А потом совсем замыкается в себе и разражается рыданиями.

Я беспомощно смотрю на декана. Потом перевожу взгляд на отца Брианы – тот скрестил руки на груди и таращится в потолок. Ему стыдно за свою дочь, стыдно, что мне приходится все это выслушивать. Но что прикажете ему делать? Дочка болеет, устроила истерику. Он всю жизнь ей потакал. Не мог же именно сейчас отказать.

– Так, давайте проясним, – говорит декан. – Ты утверждаешь, что профессор Фитч взяла тебя за запястье. И тем самым, каким-то непонятным образом, повредила тебе… ногу? Или спину?

– И ТО, И ДРУГОЕ! – в слезах вопит Бриана.

– А еще заразила тебя чем-то вроде… гриппа?

Бриана, потупившись, кивает.