Все лгут

– Ты не возражаешь, если я закурю? – спросила Амели.

– Что ты.

Она прикурила сигарету, глубоко затянулась, выпустила дым в потолок и оглядела меня с ног до головы.

– Он сейчас дома?

Глядя в свою чашку, я раздумывала над ответом. Перед глазами все еще стояли печальный взгляд Самира и ящики с вещами, которые он погрузил к себе в машину.

– Он… – начала было я, но слова застряли в горле. – Я сделала новую попытку: – Это…

А потом я разревелась. Такой плач одновременно пугает и выглядит отталкивающе. Рот широко открыт, как во время крика. Слюна капает на стол. Воющий звук, рвущийся из груди, больше похож на звериный рев.

– Милая, милая моя, что ты… – затараторила Амели, обняв меня за плечи.

И тогда я рассказала ей все.

Усадьбу я покинула через сорок минут.

Прежде чем я ушла, Амели заключила меня в крепкие объятия, благоухавшие духами, сигаретным дымом и, говоря откровенно, чем-то алкогольным.

– В любое время, – шепнула она. – Приходи в любое время. Договорились?

– Спасибо, – искренне поблагодарила я.

Амели на прощание махнула рукой и заперла за мной дверь.

Собираясь возвращаться домой, я уже побрела вниз по каменной лестнице, как вдруг из леса раздался крик.

Я замерла, повернулась на звук и прислушалась.

Через несколько секунд крик повторился. Но теперь добавились другие звуки – глухие удары и громкий треск, вроде звука ломающихся веток. Мне показалось, что шум доносится из той части леса, что была справа от усадьбы – мы с Винсентом, бывало, сокращали там путь, если опаздывали в школу.

Я отправилась на звук, не зная, что буду делать, если внезапно кто-то вынырнет из темноты прямо передо мной. Поднялся ветер, и верхушки деревьев закачались. В этом редколесье деревья росли и хвойных, и лиственных пород. Повсюду на земле виднелись белые пятна нерастаявшего снега, а в некоторых местах возвышались валуны.

Я осторожно пробиралась по лесу, раздвигая ветви, перешагивая через камни и обходя впадины.

Тьма стояла непроглядная, но через равные промежутки времени из-за облаков показывалась луна, ненадолго позволяя осмотреться.

– Эге-гей! – завопила я, но ветер заглушил мой крик и унес его прочь.

Я вышла к небольшой полянке, как раз когда в очередной раз выглянула луна, окрасив землю серебром.

На тропинке прямо у моих ног лежала кроссовка.

Я непонимающе на нее уставилась. Нагнулась и принялась внимательно разглядывать находку.

Как обувь Самира могла оказаться посреди леса? Он же уехал из дома в этих кроссовках…

В следующий миг я заметила ноги. Они высовывались из-за куста. Одна из них подергивалась, а снег вокруг пестрел пятнами крови.

Я бросилась к нему. Я летела, как стрела. Никогда в жизни я так быстро не бегала.

В моей голове оставалась только одна мысль – это никогда не кончится, кошмар продолжается. Мы все увязли в нем, попав в водоворот событий, ни понять, ни повлиять на которые не были способны.

Винсент

15

День, когда умерла моя сестра, начался как любой другой день.

Мама разбудила меня.

Она была веселая.

Мама почти всегда была веселая, если я не шалил и не немел.

«Онеметь» – значит ничего не говорить. Когда я немел, мама сердилась и начинала говорить Строгим Голосом – он такой тихий и очень, очень медленный.

– Винсент! Тебе… нужно… взять… себя… в руки.

Когда мама разбудила меня, было всего семь часов.

Семь – это рано, очень рано, особенно зимой, когда по утрам еще темно и ничего не видно, пока не включишь лампу. В темноте все звуки становятся громкими и четкими, а мне это не нравится, приходится затыкать уши.

Дома было холодно, поэтому перед тем, как спускаться в кухню, я надел супертолстые носки, чтобы не простудиться и не подхватить снова воспаление легких и чтобы мне не пришлось опять есть таблетки с ужасным вкусом. Мне пришлось так рано встать, потому что нужно было идти в школу. Была пятница, поэтому нужно было идти в школу. Я ходил в нее по понедельникам, вторникам, средам, четвергам и пятницам.

Мне нравились пятницы – по пятницам вечером мы уютились дома, смотрели кино и ели сырные палочки. А потом наступали суббота и воскресенье, и я мог спать сколько угодно. Мы пекли булки, играли в игры и смотрели кино. А Ясмин читала вслух книжки про монстров и убийц, которые рубили головы красивым девушкам, а потом разрубали их на мелкие кусочки.

Но только не в те выходные, потому что тогда умерла Ясмин.

Ясмин не была моей настоящей сестрой, потому что не лежала в мамином животе, как я. Но мама сказала, что это не имеет значения, потому что Ясмин стала моей сестрой, когда мама с папой Самиром поженились.

Папа Самир не был моим настоящим папой, но это тоже не имело значения, потому что он им стал, когда женился на маме.