Все лгут

Манфред качает головой, левой рукой почесывая щетину на подбородке.

– Он говорит, что не может утверждать точно, но как минимум пятнадцать лет. Так что да, она могла оказаться в море примерно в то же время, когда погибла Ясмин.

– Причина смерти? – спрашивает Будил.

Манфред снова трясет головой.

– Невозможно определить, но в затылочной части черепа обнаружен несросшийся перелом. Он вполне мог оказаться смертельным.

Наморщив лоб, Будил прямо-таки воспроизводит вслух мои мысли.

– Но если это не Ясмин Фоукара, почему же ее сережка оказалась в том ковре?

– Вопрос на миллион, – соглашается Манфред. – Может быть, это просто похожее украшение?

– Вряд ли, – сомневаюсь я. – Эта сережка особенная. Не думаю, что таких много.

– В любом случае, – обрывает меня Манфред, – это не Ясмин Фоукара.

– Выясните, что это за женщина, – велит Будил, кидая ручку на стол. – Выясните у судебного эксперта, не обнаружил ли он на теле каких-то специфических особенностей, которые могли бы помочь нам идентифицировать останки. Придется изучить список пропавших без вести.

– Ее тело – это гора костей, – бурчит Манфред себе под нос.

– Приступайте, – командует Будил, нетерпеливо взмахивая рукой. – Или вы собрались провести здесь весь день?

– Ну почему она всегда такая противная? – шипит Манфред, когда мы выходим в коридор.

– Хм, – неопределенно мычу я в ответ.

– Ей, наверное, кое-чего недостает.

– Как вариант, – не спорю я, хотя мне известно, что проблема точно не в отсутствии секса или близости. На самом деле меня удивляет, что Манфред вообще об этом заговорил – он ведь гораздо лучше меня разбирается в людях. К тому же сексистские шутки – мой хлеб. Манфред обычно не опускается до такого и, напротив, всячески подчеркивает широту собственных взглядов и приверженность равноправию.

– Нам нужно еще раз пообщаться с судебным экспертом, – говорит он. – Ты или я?

– Было бы неплохо, если бы ты сам ему позвонил, тогда я займусь списком пропавших без вести.

– Проверяй всех с девяносто пятого по две тысячи пятый, – напутствует Манфред. – Судебный эксперт настаивает на этом интервале.

– Этот эксперт, – фыркаю я, вспоминая гладкое лицо и бархатные карие глаза Давида Файнштейна. – Он хоть уже родился к тому времени?

Манфред открывает дверь в кабинет, но медлит на пороге. Опираясь на дверной косяк, он тяжело вздыхает:

– Предполагаю, что твое нижнее белье старше. Тем не менее он производит впечатление человека уверенного в том, что говорит.

Я стучусь в дверь кабинета Биргитты на третьем этаже.

Биргитта – гражданский служащий, следователь. В нашем управлении она одна из лучших специалистов по всем подсобным базам данных, которыми мы располагаем. Сам я периодически не могу разобраться в собственном смартфоне, так что частенько прошу ее помочь.

Биргитте около шестидесяти, она худа, словно спичка, и мышиного цвета волосы стрижет «под горшок». Кожа у нее загорелая и морщинистая, а губы бледные, но, когда Биргитта широко улыбается, улыбка озаряет все ее лицо.

– Эй, Гуннар! – Она приветственно машет мне рукой, приглашая войти.

Я сажусь на стул возле стерильно чистого стола, на котором нет ни бумажки, ни скрепки. На стеллаже за спиной Биргитты стройными рядами выстроились аккуратно рассортированные папки и дела. На крючке рядом со стеллажом висит ее стеганая куртка, на полу стоят рюкзак «Фъелльравен» и пара беговых кроссовок.

Биргитта – страстная поклонница физкультуры. Каждый день, невзирая на погодные условия, на работу на Кунгсхольмен она добирается бегом из Сульны. Я думаю, она тренируется, чтобы принять участие в каком-нибудь марафоне или, быть может, в соревнованиях по триатлону. Для меня разницы нет – от таких экстремальных видов спорта я всегда старался держаться подальше.

– Выглядишь свежо, – приветствую я Биргитту.

– Ой, ладно тебе.

– Нет, в самом деле. Ты в последнее время еще усерднее тренировалась?

– Гуннар.

– Потому что сейчас ты даже в лучшей форме, чем обычно.

– Гуннар! Как давно мы знаем друг друга? Лет двадцать? Я на такое не ведусь. Ни тогда, ни теперь.

Ее улыбка все так же широка, но в глазах я замечаю тень усталости. Застегнув молнию флисового жакета, Биргитта складывает руки на худой груди.

– Может, ты просто не любишь мужчин? – предполагаю я.

Она громко смеется.

– Не стоит считать меня лесбиянкой только потому, что я не желаю спать с тобой.

Пауза.

– Ты уверена?

Она снова смеется.

– На все сто.

Ее отказ – сам по себе вполне ожидаемый – пробуждает в моей душе сильное чувство. И это не стыд, не разочарование и не уныние.

Это облегчение.