Все лгут

Тем не менее следствие пришло к более или менее ясным выводам относительно того, как все произошло: тем вечером Самир Фоукара возвращался домой. Возможно, он что-то забыл, когда перевозил вещи на новую квартиру. Возможно, просто хотел поговорить с Марией. У него закончился бензин, поэтому ему пришлось идти пешком через лес.

Выйдя на поляну, Самир с кем-то столкнулся – это мог быть и знакомый, и местный житель, или вовсе чужак, следовавший за ним по пятам. Завязалась драка. Самир получил тяжелое ранение затылка и скончался от последствий оного.

Мария, услышав крик, отправилась проверить, что произошло, но оказалась на месте преступления уже после того, как преступник скрылся. Она вызвала спасательную службу со своего мобильного телефона в девятнадцать часов двадцать три минуты – всего несколько минут спустя после того, как по свидетельству Амели де Вег она покинула усадьбу.

Теория была годная, двадцать лет назад не просто вероятная, но вполне правдоподобная.

А что сейчас?

Слишком много нитей, ведущих в никуда, слишком много несоответствий.

Если останки, найденные на дне моря, принадлежат не Ясмин Фоукара, то кому? Кто убил ее и почему сережка Ясмин оказалась рядом с неизвестной жертвой убийства?

И кто убил Самира Фоукара?

26

Когда мы с Манфредом встречаемся в буфете, чтобы выпить кофе и пробежаться по фактам, уже смеркается. Большинство коллег разошлись по домам, но кое-где вдоль коридора свет сочится из-под дверей миниатюрных кабинетов, которые Манфред называет скворечниками.

Манфред тянет руку за булочкой с корицей, чтобы затем окунуть ее в кофе.

– Что у тебя? – спрашивает он, искоса поглядывая на свои швейцарские наручные часы.

Манфред женат, и у него подрастает маленькая дочурка Надья. Предполагаю, что ему хотелось бы вернуться домой до того, как она уснет. В общем и целом, здесь все женаты или живут в гражданском браке. Конечно, есть и бедолаги-разведенцы. А еще несколько чудаков, как мужского, так и женского пола, совсем как я так и не обзавелись семьей и проводят жизнь в вынужденном или добровольном одиночестве.

– Наберется едва ли сотня женщин в возрасте от двадцати до тридцати лет, которые пропали в указанный период. Из них примерно сорок – жительницы Стокгольма. Я успел пробежаться только по ним. Соответствий профилю нет.

– Совсем? – уточняет Манфред, разглядывая плюшку, словно говорит не со мной, а с ней.

– Даже близко. Они все слишком высокие.

– Все нашлись в паспортном регистре?

Он откусывает еще немного.

– Да.

– Тогда придется тебе проверить и остальных.

– Я займусь этим завтра с утра. Что сказал эксперт?

Поерзав на стуле, Манфред расстегивает верхнюю пуговицу жилета.

– Он сказал…

Манфред запихивает в рот последний кусок плюшки, а затем шумно отхлебывает глоток кофе.

– Сказал, – продолжает он, громко причмокивая, – что они не обнаружили ничего, что помогло бы нам идентифицировать останки. Нет следов старых переломов или признаков хронических заболеваний. На зубах отсутствуют пломбы, что само по себе достаточно странно. Само собой разумеется, что хотя бы одна пломба есть у каждого. В любом случае… Он сказал, что если не получится выделить ДНК, то они запросят помощь немецкой лаборатории, где можно провести изотопный анализ костей.

– Изотопный анализ?

Манфред трясет головой.

– Только не проси меня ничего объяснять. Очевидно, можно определить место рождения человека или место его/ее жительства в течение жизни, изучив структуру скелета.

– Вот черт, – говорю я.

Возникает пауза, во время которой я обдумываю услышанное.

– А что значит изотип? – спрашиваю я немного погодя.

– Изотоп. Черт его разберет. Я что, похож на какого-нибудь ракетостроителя? Не важно. Будем надеяться, им удастся получить годный ДНК-профиль, ну а если нет – попросят немцев помочь.

– Ясненько.

Мы какое-то время сидим молча.

Из коридора доносятся шаги, и в буфете возникает Малин Брундин.

– Здорово! – с улыбкой говорит она. – Так по вечерам работаю не я одна?

Мы с Манфредом оба раньше работали вместе с Малин. Прошлым летом, когда расследовали убийство женщины в Эстертуне, она едва не лишилась жизни, явившись, сама того не зная, прямо в логово преступника. Она потом долго восстанавливалась.

– Как поживает Отто? – осведомляется Манфред.

Малин садится рядом со мной.

– Отлично, – отвечает она, заправляя прядь темных волос за ухо. – Хотя недавно он переболел ветрянкой, вот это был номер. Вся голова была в корочках, бедный малыш.

– Ты серьезно?

Манфред наклоняется вперед:

– У Надьи месяц назад тоже была ветрянка.

– Правда?

Зрачки Малин расширяются, и теперь эти двое с пониманием взирают друг на друга, в мгновение ока сплотившись перед лицом всевозможных родительских злоключений. Они принимаются молоть языками о детских садиках, прививках и молочных зубах. Я вспоминаю про свои пустой холодильник и растраханную кровать, и голоса коллег сливаются в монотонный гул.

– Гуннар?

Малин уставилась на меня, наморщив лоб.

– Прости, я задумался. Что ты сказала?

– Чертовски странно, что найденные останки не принадлежат Ясмин Фоукара.

– Это правда, – соглашаюсь я.

– Ее же убил отец?

Я киваю: