Все мои ничтожные печали

Круто, повторила я. И что он на это сказал?

Ничего, улыбнулась Эльфи.

Ты расскажи, почему ничего, проговорила мама. Ее буквально трясло от смеха. Она зажимала ладонью рот.

Потому что к концу стихотворения я разделась, сказала Эльфи. Совсем. Догола.

Он очень быстро ушел, сказала мама.

Умом поехать, сказала я. Боже, это прекрасно! Охренеть и не встать!

Я пыталась быть такой же, как ты, сказала Эльфи. Есть с кого брать пример.

Да ладно, Эльфи. Зачем тебе брать с кого-то пример? Ты просто невероятная! Я тихо хренею!

Йоли, сказала мама. Прекращай сквернословить. Теперь понятно, от кого Нора и Уилл научились плохому.

Стриптиз под Ларкина, сказала я. Офигеть.

Наконец мама напомнила мне, что у меня есть дела, – о да, мой развод! – так что мне пора ехать, а она еще немного побудет с Эльфи и вернется домой на такси. По пути к лифтам я остановилась поговорить с медсестрой и попросила ее не пускать к Эльфи никого, кроме членов семьи.

Ее ведь не выпишут в ближайшее время? – спросила я.

Конечно, не выпишут, ответила медсестра. С учетом всего, что случилось, она здесь пробудет какое-то время. И кстати, мы к ней не пускали того человека. Он заявил, что он – ее пастор, и прошел прямо в палату, не спросив разрешения. Извините, пожалуйста. Мы проследим, чтобы такого больше не повторилось.

Я подумала: Боже мой, медсестра извиняется! Где сдох медведь? Ничего страшного, сказала я, Эльфи с ним разобралась. Но, пожалуйста, не отпускайте ее домой.

Не отпустим, сказала она. Не волнуйтесь. У нее были добрые, ясные, глубоко посаженные глаза. В эти глаза я могла бы смотреть до конца своих дней.

Спасибо, сказала я. Потому что сейчас за ней некому присмотреть. Ее муж в отъезде, и ее нельзя оставлять дома одну.

Этот мотив стал рефреном в моей семье. Мы были как хор в древнегреческой трагедии. Сколько еще раз мне придется умолять сотрудников больниц не отпускать мой народ? Мы с Эльфи умоляли врачей в Ист-Виллиджской больнице не отпускать папу домой, но его все равно отпустили, а потом он ушел навсегда. Для себя мы – семья, а для врачей – просто работа. Они заняты тем, что упихивают в один день столько приемов, сколько можно впихнуть, чтобы оплатить себе следующий отпуск на Пиренеях. Медсестра уверила меня, что Эльфи точно не выпишут в ближайшее время. Николас уже с ней говорил, она знает, что он уехал в Испанию, так что Эльфи пробудет в больнице как минимум до его возвращения. Я еле сдержалась, чтобы ее не обнять и не сказать ей, что я ее обожаю.

На выходе из больницы я проверила сообщения в телефоне. Дэн жутко злился на Нору. Она взломала его электронную почту и сделала массовую рассылку по всем контактам – с объявлением, что он гей, и ему очень приятно наконец сказать правду, и он надеется, что его знакомые все поймут, и между ними ничего не изменится. Дэн не обвинял меня напрямую, но по тону его сообщения было ясно, что это я виновата, что наша дочь выпила лишнего и сделала «плохой выбор».

По ВСЕМ почтовым контактам,

написал он. В том числе по рабочим. Опозорила меня перед всеми. И ей смешно. Она даже не извинилась. Дочка вся в маму.

Я написала в ответ: А ты правда гей?

Он написал: Тебе сколько лет? Тринадцать?

Я написала: И что за рабочие контакты? Ты где-то работаешь?

Он написал: Это не связано с родео, так что ты вряд ли поймешь.

Я написала: Может быть, она злится, что ты вечно торчишь на Борнео? Как там твой серфинг? И сразу же отключила прием сообщений.