Все мои ничтожные печали

Мы обнялись, как обнимаются спортсмены перед ответственным матчем, только у нас не было никакой тактики на игру, кроме Аве Мария. Через все это мы уже проходили. Мы любили друг друга. Мы сражались друг за друга. Когда рушились миры, погребая нас под обломками, мы друг друга поддерживали, как могли, а когда нас откапывали и спасали, мы праздновали все вместе. Мы почти не говорили об Эльфи и тете Тине, все и так было ясно. Сразу из аэропорта мы поехали в больницу. В машине мы говорили все одновременно. Шейла – о горах и прививках, потому что она альпинистка и участковая медсестра. Дядя Фрэнк – о дырке размером с монету в два доллара у него на ноге и о гипербарических кислородных камерах, потому что он диабетик. Джули – о мясной лотерее в баре «Легион». Я – об авторалли в Марокко. У меня был план поучаствовать в ралли только для женщин – мы выедем из Дакара и поедем по заданному маршруту, будем спать в пустыне под звездным небом, с верблюдами и бедуинами-проводниками. Наверное, все займет месяца два. Джули будет моей напарницей. Я ей еще не говорила, а вот теперь говорю. Что? – встрепенулась она. Мы будем спать с бедуинами? Она будет штурманом, сказала я. Я – за рулем. Перед отъездом мы пройдем у Джейсона курс автомеханики, а нашим спонсором выступит почта Канады. Такой у меня план. Дядя сказал, что, если судить по тому, как я вожу машину, у меня есть все шансы выиграть ралли и что мне уж точно не нужно два месяца.

Я высадила дядю с сестрой у больницы, сказала, что мама сейчас у Эльфи, в психиатрическом отделении, а тетя Тина ждет их в отделении кардиологии на пятом этаже. Сейчас мне нужно отъехать на пару часов, а потом я позвоню маме, приеду за ними, и мы решим, где будем ужинать.

Так точно, шеф, сказал дядя Фрэнк. Шейла крепко меня обняла и сказала, что мы справимся, обязательно справимся. Прорвемся с боем. Только с маминой стороны у меня пятьдесят шесть двоюродных сестер и братьев (братья в подавляющем большинстве), не говоря уже о женах-мужьях и детях, но Шейла – самая крутая из всех. Она запросто отпилит вам руку, если вы попали в капкан в дикой лесной чаще и это – единственный способ спастись. Однажды она упала с горы и пролежала с раздробленной левой ногой весь день и всю ночь, пока спасатели на вертолете пытались придумать, как спустить лестницу в крошечную расщелину, куда она угодила. Шейла рассказала пилоту, чем она занималась все это время, чтобы не потерять сознание: составляла мысленный список всех двоюродных сестер и братьев в алфавитном порядке и подробно рассказывала о каждом, обращаясь к невидимой аудитории. Меня она отнесла к букве Ш, потому что «Шарнир-Башка». Моя семья и семья Шейлы относятся к ветви бедных кузин. У нас есть и богатые кузены, причем очень богатые, потому что они сыновья сыновей (наших дядьев, ныне покойных) и унаследовали весьма прибыльный семейный бизнес от нашего деда, отца моей мамы и тети Тины. В космологии меннонитов все происходит именно так. Сыновья получают богатства отцов и передают их своим сыновьям, а дочерям достается шиш с маслом. Мы, бедные кузины, не особенно переживаем по этому поводу, за исключением тех случаев, когда сидим на пособии, считаем гроши, голодаем, не можем купить своим детям модные навороченные кроссовки, оплатить им учебу в университете или приобрести для себя особняк на частном острове с вертолетной площадкой. Но как бы там ни было, хотя у нас, у девчонок, нет ни денег, ни нормальных окон в домах, где гуляет сквозняк, у нас есть наша ярость, и на ней мы построим империи

, джентльмены.

Джули поехала со мной к школе Кельвина, но Бенито Зетины Морелоса не было на стадионе. Лишь старшеклассники сидели на футбольном поле, курили траву и изображали из себя крутых. Когда тебе забирать детей? – спросила я у Джули. Она сказала, что сегодня они до вечера будут с Майком. Поэтому она и позволила себе маленькое удовольствие завалиться с коллегами в «Легион».

Я предложила съездить на Мусорный холм.

Раньше на месте Мусорного холма была свалка, потом его засеяли травой, и теперь там можно гулять в теплое время года и кататься на санках зимой, хотя везде стоят знаки: «Катание со склонов запрещено!» Холму дали какое-то красивое название, но никто его не помнит, а табличка так густо закрашена граффити, что ее уже и не прочтешь. Все называют его Мусорным холмом – даже мэр, который не столько мэр, сколько аукционщик, распродающий город по кусочкам любому, кто больше заплатит. Холм не очень высокий, но все равно это самая высокая точка в Виннипеге, и мне нужно было вскарабкаться поближе к Богу, хотя я сама толком не знала, зачем: то ли молить его о милосердии, то ли проломить ему череп. Или, может быть, просто поблагодарить. Этот совет мне дала тетя Тина, когда умер мой папа. Она сказала, что даже если я не совсем верю в Бога, все равно это хорошая практика: закрыть глаза и мысленно перечислить все, за что ты благодарна – судьбе или Богу, неважно.