Все мои ничтожные печали

Мы с Джули поднялись на вершину, уселись прямо на землю, на колючую пожухлую траву, и принялись вспоминать, как мы однажды устроили тут фотосессию, сто лет назад, в незапамятные времена, когда учились в десятом классе.

Ты устала? – спросила она.

Я сказала, что составляю мысленный список.

Список чего?

Всего, за что я благодарна.

А я есть в этом списке?

Ты еще спрашиваешь!

Она тоже закрыла глаза и начала составлять свой собственный список.

Это может быть что-то совсем пустяковое, например, когда утром открываешь хлебницу и видишь, что хлеб все-таки не заплесневел, и значит, дети не останутся без тостов на завтрак? – спросила она.

Да, сказала я, не открывая глаз. Прямо сейчас я благодарю Бога за завинчивающиеся крышки.

О, кстати, сказала она. И за отставленный большой палец.

Ты уже протрезвела? – спросила я.

Уже да.

Так вот, я загуглила и посчитала, сколько оно будет стоить…

Что ты загуглила?

Клинику в Цюрихе.

Ясно.

Сама процедура стоит пять тысяч двести шестьдесят три доллара и шестнадцать центов. Плюс девять тысяч двести десять долларов и пятьдесят три цента на сопутствующие расходы.

Что такое сопутствующие расходы? – спросила Джули.

Медицинское обслуживание, госпошлина, похороны.

Но ведь ты же не будешь ее хоронить прямо там.

Нет, не буду. Я привезу ее тело домой.

Тело или прах?

Конечно, прах.

Сколько там стоит кремация? – спросила Джули.

Не знаю.

Мне кажется, тебе не стоит этого делать, сказала она. Все равно это только для тех, кто и так умирает.

Нет, для душевнобольных людей тоже. Есть такое понятие: «усталость от жизни». По швейцарским законам люди, уставшие от жизни, имеют такое же право на смерть, как и все остальные, кому хочется умереть. Она, может, и не умирает. Но она точно устала от жизни.

Мы смотрели на город, на небо и друг на друга. Джули улыбнулась и произнесла мое имя. Я тоже произнесла ее имя. Я даже не знаю, сказала она.

Я не хочу, чтобы она умирала, сказала я. Но она умоляет. Не просит, а именно умоляет. И что мне делать?

Джули покачала головой и повторила, что она не знает. Потом предложила чуть-чуть подождать и посмотреть, что будет дальше. Может быть, на этот раз лекарства помогут. Лучше все-таки подождать. Я сказала: Да, наверное. Но я боялась, что Эльфи выпустят из больницы и на том все и закончится. Она уйдет навсегда.

Мне кажется, эта затея с Цюрихом просто невыполнимая, сказала Джули.

На первый взгляд – да. Но ничего невозможного в этом нет. Я могу ей помочь. Я должна ей помочь.

Ты ничего не должна, сказала Джули. Подожди, и посмотрим, что будет.

Двадцать один процент пациентов той клиники – не смертельно больные, а просто уставшие от жизни.

А как ты сама будешь жить, зная, что ты помогла ей уйти?

Или не помогла.

Да, или так, сказала Джули.

Мне нужно было вернуться в больницу, чтобы забрать всю нашу команду и отвезти всех на ужин, ведь что бы ни происходило, человеку все равно надо питаться, хотя сама мысль о еде почему-то казалась нелепой и даже немного неловкой, а Джули сегодня встречалась со своим юнгианским психотерапевтом. Не рассказывай ему о нашем разговоре, сказала я. Не волнуйся, сказала Джули, все строго конфиденциально. Нет, я серьезно. Он может сообщить в полицию, если решит, что готовится преступление. Джули меня обняла и пообещала никому не рассказывать о нашем разговоре. В том числе и своему психотерапевту. Ты вся дрожишь, сказала она. Я чувствую, как твое сердце бьется о ребра. Вдалеке раздались голоса. Женщина говорила: Да ладно! Серьезно?! Иди ты в жопу. Мужчина ей отвечал: Сама иди в жопу. Женщина: Ты вообще знаешь, сколько я потратила денег? Мужчина: А сколько я их потратил, ты знаешь?

Ого, сказала Джули. Каждый захочет заполучить такого товарища в свою команду дебатов. Шикарная встречная аргументация, ты, баран.

У нее прямо над головой просвистела тарелка-фрисби, едва не задев ее по волосам.

О Боже, сказала Джули. Я вдруг поняла, что последним моим словом в жизни могло бы стать слово «баран». Пообещай мне, что, если такое случится, ты никому-никому не расскажешь? Во имя нашей давней дружбы.

Обещаю, сказала я. Можешь не сомневаться. А какое ты хочешь последнее слово?

Даже не знаю. Может быть, presto.

В смысле, раз-два – и все? Вот ты меня видишь, а вот уже нет?

Да, типа того.

Договорились. Я скажу твоим детям, родителям и всем остальным, что последним твоим словом в жизни было слово presto.

Спасибо.