Все не случайно

Именно этот мальчик в самый неподходящий момент спросил меня о девочке, которая доставила мне массу неприятностей, когда мы читали одинаковый материал на экзамене. Именно этот мальчик, получив презрительный ответ, что ничего о девочке я не знаю, не прочел презрения в ответе и увязался за мной в пельменную и что-то там говорил-рассказывал, пока мы ели. Я его совершенно не слушала, находилась в своих мыслях: только что закончился третий тур, я его прошла, и это была очень трудная, но все-таки победа. Я снова и снова возвращалась мыслями назад, вспоминая каждую деталь этого тяжелого, сумбурного дня, но молодой человек, ничего не замечая, продолжал что-то рассказывать. Доев свои пельмени, я быстро распрощалась с назойливым собеседником и ушла в мыслях о следующем этапе поступления, а именно об общеобразовательных экзаменах. Считалось, что они не так уж и важны, и это было почти правдой, но все-таки сдать их хотелось хорошо.

После совместного поедания пельменей на дальнейших этапах поступления я совсем не помнила этого юношу, хотя он тоже оказался принятым на наш курс. Вскоре после первого сентября мы всем курсом отправились гулять в парк Горького, и наши мальчики пытались завоевать наше девичье внимание кто чем мог: кто-то влезал на столбы освещения, кто-то громко распевал песни, и мой пельменный друг тоже проявил себя: рассказывал несмешные, на мой взгляд, анекдоты. Словом, эта прогулка ничего не дала ни в плане более близкого знакомства, ни понимания, кто есть кто.

Первое занятие по сценической речи принесло в этом плане больше пользы. Наш педагог попросила всех прочитать материал, с которым мы поступали. Это была плохая идея: мы оказались не готовы, за лето совершенно отошли от литературного материала, с которым так трудно, долго и упорно пробивались в школу-студию. Мы так много раз читали этот материал, он так набил оскомину, что после поступления мы с радостью сочли его пройденным этапом, задвинули в дальние уголки памяти и снова доставать совсем не хотели. Но и противиться педагогу не могли и потому вяло подчинились. Так, заодно с педагогом, мы познакомились с творческим потенциалом друг друга. Знакомство длилось мучительно долго, нудно и бездарно. Все читали очень плохо, невыразительно. Если бы педагоги, нас набравшие, слушали эту тягомотину, они бы схватились за голову.

Запомнился только Володя Меньшов, тот самый мой пельменный разговорчивый юноша. Невысокий молодой человек с хорошим пролетарским лицом, ширококостный, очень худой, с кривыми, но крепко стоящими на земле ногами. Он встал и начал читать: «Муха, Муха-цокотуха, позолоченное брюхо!..», чем вызвал живую реакцию у нашего приунывшего курса. Стало тепло и весело, так неожиданно прозвучал знакомый каждому с детства текст в устах этого крепкого, мужественного юноши. Его выслушали до конца и даже наградили аплодисментами.

Много позже Володя рассказал, что именно поиск басни стал для него сложным моментом: хотелось выбрать что-то не навязшее в зубах, а он поступал уже в четвертый раз, так что басен за это время наслушался вдоволь. Но «Цокотуху» он выбрал еще и потому, что ни вороной, ни лисицей, ни волком, ни ягненком он прикинуться не мог – а мог быть только Володей Меньшовым. Так что «Муха-цокотуха» оказалась идеальным материалом именно для его индивидуальности – смешно выглядело само несоответствие брутальных внешних данных со спокойным и несколько отстраненным рассказом о злоключениях Мухи.

Оригинальность подобного выбора несколько примирила меня с моим пельменным собеседником и выделила его из мужского состава курса, который, как мне показалось, необычайно сер, неприметен и бездарен. Конечно же, это было не так: на самом деле курс оказался сильным и разнообразно одаренным. Но то первое унылое представление себя педагогу и друг другу нас всех опечалило.

Вскоре на курсе определились лидеры и ведомая масса. Лидеров оказалось двое. Один, что называется, «из народа» – Володя Меньшов, второй – из интеллигентной группы ребят, принятых на курс в Ленинграде.

И, как бывает в любом творческом коллективе, наметились успешные, талантливые и те, кто поступил случайно, по ошибке, по странному везению. Что касается дарований, ленинградский лидер был на высоте, тем более что имел уже актерский опыт: он успешно играл в театральном кружке технологического института, где проучился не один год до поступления в школу-студию МХАТ. Впоследствии этот юноша стал прекрасным и успешным актером.

А Володя Меньшов в учебе не только не преуспел, но находился среди отстающих. Володя оказался в совершенно новой для себя среде, хотя и рвался в нее, чувствовал, что именно здесь ему интересно, именно здесь получится найти себя, но он многого не понимал и ему приходилось трудно. Володя был иначе скроен и не мог понять, казалось бы, элементарных вещей. Он, по существу, не соглашался с методом преподавания: не понимал, зачем нужны актерские упражнения и этюды, полагал, что учиться мастерству актера следует сразу на драматургическом материале, причем желательно – на сложном.