Там действительно работали люди добрые. Они позвонили мне, понимая, что это конец, позвонили, чтобы я застала маму в живых, но что у нее инсульт – не сказали. Там, в палате, медсестрички мне говорили, что ничего страшного, что это пройдет, что вот совсем недавно одна из медсестер из такого же инсульта вышла и оправилась совершенно; и я слушала и верила. Я стояла у изголовья кровати на коленях и говорила маме безостановочно, что очень ее люблю, что прошу за все прощения и что, если она меня слышит, пусть подаст какой-нибудь знак, – и после этой просьбы из закрытых маминых глаз выкатилась слеза.
Мы поехали домой под уговоры медсестер, что все будет хорошо.
Мама умерла через четыре часа после того, как мы уехали, не приходя в сознание. Позже Володя скажет, что он видел, что это агония, и не понимал, почему медсестры говорят о выздоровлении.
А я поняла. Как сказать дочери, что мать умирает? Они хотели потихоньку, постепенно подготовить близкого человека, считали, что так милосерднее, эти славные и добрые женщины. Я тогда обижалась на них за то, что не сказали, что это конец, потому что я могла не уезжать и мама могла умереть у меня на руках, чувствуя мою любовь и тепло.
Мамы нет уже более тридцати лет, а я сейчас пишу эти строки и горько плачу. Давно перестала обижаться на девочек-медсестричек: они хотели мне помочь, спасибо им большое за эту соломинку в тот момент. Я сама не понимала, как мне тогда была необходима надежда.
Мама умерла 23 декабря 1988 года на 71-м году жизни. Зима была невероятно холодная. Мы заказали отпевание в храме рядом с Бабушкинским кладбищем, куда в могилу к Юре положили и маму.
Ехали из Видного с гробом очень долго, намного дольше, чем обычно, потому что пришлось пережидать какую-то аварию впереди нас. В храме нас ждали две мои подруги, которые промерзли в ожидании. На отпевание мы, естественно, опоздали и отпевали маму вместе с каким-то умершим мужчиной. Хоронили ее в своей одежде, которую мы привезли в Видное. Там ее переодели из казенного. А туфли мы не привезли, забыли в суматохе, и я очень по этому поводу переживала. Из Видного гроб везли закрытым, а на отпевании открыли, и я увидела маму. Лицо ее было умиротворенным и даже губы тронуты улыбкой. Я положила в гроб маме туфли и немного успокоилась.
31 декабря было девять дней. У нас давно лежали билеты на встречу Нового 1989 года в Дом кино. Мы пошли. Все встречали Новый год, а мы поминали маму. Посидели недолго и ушли ночевать первый раз в новую квартиру, в которой еще ничего не было из мебели и в которой мама никогда не была. Квартира – напротив Дома кино, удобно. Возвращаться в Олимпийскую деревню, где мы обитали последние месяцы, сил не было.
Мама прожила в Видном полтора года. Теперь, когда я вижу ее во сне, вижу обязательно живой и веселой, и мы что-нибудь вместе делаем. Тогда я иду в церковь и ставлю свечку за упокой души моей мамы. Просила на исповеди простить мне грех такого конца маминой жизни, и священник мне этот грех простил, и знаю, что после прощения греха возвращаться к нему нельзя… но совсем не возвращаться у меня не получается. Мне стало легче от прощения, но…
Не так давно пришлось столкнуться с похожей ситуацией у наших друзей. Они очень состоятельные люди. Новые времена, у них свой бизнес, свой дом и большая семья, и все живут в одном доме. На третьем этаже, окруженная любовью всех живущих в доме и тремя сиделками, лежит цветочком мама. Меня привели к ней поздороваться. Я увидела улыбающуюся, совершенно счастливую женщину, которая тоже не узнает никого из близких, но она с ними живет в доме, хоть и отделена двумя этажами, чтобы ей же и не мешать. Дом многолюдный и шумный. В доме бывают праздники, взрослые и детские. Все домочадцы приходят к ней пожелать доброго утра, а вечером спокойной ночи. Если бы я могла обеспечить маме такой конец жизни, я была бы спокойна и счастлива. Рассказала об этом Юле, а она мне ответила, что и в нашем случае можно было бы что-то подобное сделать. Этими словами она снова ввергла меня в пучину вины. Но, главное, я все равно не знаю, что мы могли бы в тех условиях нашей жизни сделать. Чтобы нанять сиделок, обеспечить круглосуточный уход за таким больным, нужны немалые деньги, а у нас их тогда совсем не было.
Что она, девятнадцатилетняя, могла знать о наших доходах и наших раскладах, учась на втором курсе школы-студии МХАТ, пропадая там с утра до вечера? Однако сказала мне это уже взрослая и состоявшаяся женщина. Но я даже не смогла ничего ни возразить, ни вымолвить, у меня нет на это сил. И носить тяжелый камень вины тоже нет сил – но ношу.
Мама очень любила картины Константина Маковского «Дети, бегущие от грозы», «Аленушка» Виктора Васнецова, «Шоколадница» Жан-Этьена Лиотара. Из еды любила торт «Сказка» и пирожные «Наполеон», конфеты «Коровка» и «Южная ночь» и ягоды крыжовник.