Все правители Москвы. 1917–2017

Было сказано на этом вечере много слов не только в адрес писателя Юрия Лужкова, но и по поводу его по-настоящему творческой деятельности во имя города и его горожан. В конце вечера вышел на сцену растроганный Ю. Лужков — думаю, таким его видели редко, если видели вообще, скорее всего он сам не ожидал, что дело его получит такой отклик среди дотошных, привередливых, образованных, умных и требовательных москвичей. Всегда в движении, всегда в работе, он мало слышал слов, которых заслуживал, а тут услышал столько! Поневоле растрогаешься, хоть и кажешься другим несгибаемым и железным, а Ю. Лужков — не железный. Он подвержен, как и все мы, эмоциям и чувствам — и в этом его привлекательность для многих как личности, человека и большого начальника при огромной власти.

Не помню, плакал он или нет, когда хоронили его мать, а вот то, что он не стал хоронить ни на Новодевичьем, ни на Ваганькове и даже не в Кунцеве, характеризует его. Возможно, спустя годы, он поступил бы по-другому, поскольку со временем сильно изменился и внешне и, что самое главное, внутренне.

Под кепкой у него — высокий за счет лысины лоб, переходящий в сплошную лысину. Как говаривал мой знакомый и абсолютно лысый механик по лифтам Иван Дорошин, в драке волос не считают, а драться Ю. Лужкову приходилось немало, вот и облысел. Когда он слушает доклады подчиненных, то характерным образом морщит лоб, чуть склоняет голову набок, следит за говорящим непрерывно, не отвлекаясь, впрочем, лишь в том случае, если ему интересно то, о чем докладывают. Если же нет — может перелистывать бумаги, перекидываться репликами с кем-либо за столом, не упуская при этом основной мысли докладчика.

Когда он работает с документами, голый череп склоняет также набок, коротко остриженными ногтями на ухоженных руках прижимает к столу документ, при этом на безымянном пальце правой руки поблескивает тонкое обручальное кольцо, на шее — золотая цепочка. То ли крестик на ней, то ли украшение.

Росту в нем немногим более 160 сантиметров, но при мощном торсе, широкой кости, большом весе он кажется более высоким, хотя для великих рост — не главное. И Наполеон, и Суворов, и Пушкин, и Ленин, и Сталин, и Гитлер, и Хрущев были малышами. Один Ельцин столб, но — сами понимаете, не в том ряду.

Подобострастный Церетели изобразил Ю. Лужкова по заимствованному, кстати, у скульпторов Демченко и Головачева сюжету с мячом и ракеткой просто монстром, а не человеком. И ни ракетка, ни футбольный мяч не сглаживают этого угнетающего впечатления. Могучий монстр-мыслитель с проникающим во все и вся взглядом. Должно быть, скульптор всех времен и народов, каковым он представляется бывшему мэру Москвы, хотел потрафить своему покровителю, а получилось даже хуже, чем всегда.

Замечу, кстати, что когда-то Ю. Лужков был почти равнодушен, во всяком случае не однажды подчеркивал это, к тому, как выглядел на снимках, в каком виде публикуют его портреты в газетах. Теперь я понимаю, что он только старался казаться равнодушным, и делаю вывод: сущность его несколько иная, чем на экранах и полосах газет.

— Я никогда не выбираю для публикации свои портреты, — утверждал Лужков.

И это было правдой до того момента, пока в его карманный пресс-центр не приняли на работу придворного фотографа, который был обязан запечатлевать для истории каждый шаг мэра, вести фотолетопись его великих дел и свершений, распространять его лик через газеты и журналы. Перед очередными выборами за каждый такой снимок руководитель пресс-центра Серега Цой требовал аж 250 долларов со страждущих и это, вероятно, не предел. Портреты были гладкие, отретушированные. В отличие от текста этого очерка.

Вслед за фотографом появились художники, стремящиеся запечатлеть — некоторые влекомые, как когда-то и я сам, искренним желанием, стремлением и восторгом перед свершениями мэра, но абсолютное большинство — исключительно из корыстных побуждений. Позировать же Ю. Лужков не любит, времени, говорит, «нету». Поэтому большинство его портретов слащавы, приторны и подхалимски вылизаны — этакие а-ля Шилов.

Самый большой поток изваяний «подогнали» к юбилею Ю. Лужкова скульпторы. Статуэтки из мрамора и бронзы, бюсты и портреты разных размеров и модификаций завалили всю его подсобку — самую отличительную особенность зрелого мэрского периода. Это такая боковушка при рабочем кабинете, но не в традиционном отрицательном ее толковании, а своеобразный «аппендикс» коридора, связывающего кабинет и зал заседаний в единое целое. В этом «аппендиксе» стоял низенький и маленький журнальный столик с электросамоваром посередине, тремя креслами, которые еле-еле устанавливаются вокруг столика. Напротив — диван, слева от входа — холодильник. В глубине коридора — туалет. Хозяин садился обычно в кресло так, чтобы видеть собеседника, при разговоре закидывал правую ногу на валик кресла и говорил: то зло, то убежденно, а то и смачно матерясь.

— Никак не могу отучиться, — сказал как-то. — Хотя, признаюсь, никогда и не пытался.