Все сказки не нашего времени

Дверь тихо притворилась. Шагов робота не было слышно, но Винс знал, что тот выполнит приказ. Робот должен выполнять приказы человека, даже преступника, если этим не вредит другим людям – а других людей здесь нет. И не будет ещё десять лет.

Вечерами, без сил валясь в койку, Винс успевал подумать: «И это они называют наказанием!» О таком только мечтать можно было после всего, что он натворил. Теперь он спал крепко, и даже его стандартный кошмар приходил редко, да и то в каком-то смазанном виде. Он иногда кричал и просыпался, но это случалось всё реже, и на второй год кошмары прекратились совсем. Только тогда он смог рассказать Джону (теперь даже в мыслях он перестал называть напарника роботом), что привело его сюда.

На первый взгляд, тривиальная история об измене, завершившаяся убийством.

Конференция закончилась на день раньше, и Винс не стал предупреждать Линду о своём приезде – хотел сделать сюрприз. И сюрприз, действительно, получился… Он прилетел ранним утром и, войдя в дом, сразу прошёл в спальню, поцеловать жену. С подушки на него глянули две пары глаз – коричневые Линды и серые Чака. Ему плевать было на коричневые, но серые виноватые глаза друга вдруг заполнили пространство, надвигаясь на него. И он ударил, защищаясь.

Винс плохо помнил, что было потом. Кто вызвал полицию? Кто были те люди, что подняли его на ноги, оторвав от окровавленной головы друга, которую он держал на коленях? Дальний назойливый фон – причитания и рыдания Линды. Что-то говорит ему адвокат, уже в тюрьме. Суд. Он отказался от последнего слова. Приговор – «ну ты его уже знаешь, Джон. Давай я тебе лучше расскажу, как мы с Чаком познакомились в детском саду…»

Постепенно, в сотый раз рассказывая Джону короткую историю своего преступления и последующую длинную – очередную порцию их с Чаком приключений, до Винса дошло, что он почти не вспоминает о жене. Уж если искать виновных в смерти Чака, то Линда внесла, как говорится, существенный вклад. Винс никогда не обманывался насчет Линды и легко прощал ей измены – ей постоянно хотелось новых впечатлений, так уж она была устроена. С его стороны глупо было не предупредить о неожиданном приезде, и он не удивился бы увидев очередное увлечение Линды в супружеской постели. Разозлился бы, это да, но реагировал бы без вульгарного мордобоя. Прецеденты были, и жена после каждого как минимум полгода была шёлковая. Разумеется, Винс замечал, что Линда строит глазки Чаку, но в Чаке был совершенно уверен. Конечно, это была игра, и со стороны Линды, и со стороны Чака. Вот только игра зашла слишком далеко…

«Понимаешь, – говорил Винс Джону, я ведь убил не из-за измены, а из-за предательства. Не Линду, а Чака. На Линду, честно говоря, мне наплевать, особенно сейчас. Но Чак… Просто в голове не укладывается. Хотя теперь, задним умом, я понимаю, что Чак в то время был ослаблен. Его жена уже два месяца лежала в больнице на сохранении, а Чак… Тебе Джон, не понять, извини, но у мужчин такое бывает, вроде мне надо, женщина не против, ничего личного. Только получилось личное, очень личное. И глаза у него были виноватые, я помню».

Джон в сотый раз слушал эти признания, и в его бесстрастных чертах что-то менялось. Или так казалось Винсу. Джон почти не говорил сам, но когда говорил, его слова несли облегчение, и не потому, что утешали и снимали с Винса бремя вины. Нет, Джон говорил вещи неочевидные и жёсткие, иногда режущие как скальпель. Вещи, которые касались самого Винса. Винса и Линды. Винса и Чака. Гной выходил, рана очищалась.

Но не стоит думать, что в душеспасительных беседах проходили все дни и ночи. Отнюдь! Весь день, от восхода до заката, они работали, а когда в сумерках возвращались на базу, у Винса поначалу едва хватало сил на ужин и поход в санитарный отсек. Дальше – падение в сон, как в чёрную яму. И сразу же Джон треплет его за плечо: подъём! Однако через несколько месяцев, войдя в ритм и (что уж скрывать) во вкус к работе, Винс уже не валился в койку, как подкошенный. Вот тогда и начались их беседы о прошлом Винса. Только о прошлом! Будущее было табу, и когда тема прошлого истощилась, они просто коротали вечерние часы за игрой в шахматы, чтением или совместным просмотром фильмов – архив был поистине неисчерпаем, как будто Винсу предстояло провести в заключении не десять лет, а по меньшей мере сотню.

Однажды, сидя перед шахматной доской с фигурами в исходной позиции и наблюдая как Джон переключает что-то в грудной панели – снижает уровень активности мозга чтобы уравнять шансы, Винс впервые с интересом вгляделся в своего напарника. Он-то рассказал Джону всё. Вывернул, можно сказать, душу. А вот как насчёт Джона? Есть ли у него душа? Или, по крайней мере, прошлое, которое можно обсудить?

Джон закрыл панель и взглянул на Винса.

– Хочешь поговорить обо мне?

Винс обомлел и даже испугался: «Он что, может читать мысли?» Но Джон сказал:

– Успокойся. Ты же у меня не первый. Всегда наступает момент, когда человек выговаривается, успокаивается и начинает интересоваться другими. Теми, кто рядом. Я угадал?