Все сказки не нашего времени

Он заснул, и вначале видел то же, что наяву каждый рабочий день – широкую зелёную полосу, уходящую далеко назад, к самому океану, откуда они с Джоном начинали свой путь, где была первая дислокация их базы. Он входит в зелень. Растения, конечно, не земные – земные не прижились бы на бедной почве Зетты. Эти огромные резные листья выделяют огромное количество кислорода, а период вегетации так мал, что им с Джоном потребовалось совсем немного привезённых с собой семян чтобы запустить процесс – через месяц уже можно было собирать созревшие семенные коробочки на ранних плантациях и с их помощью двигать «кислородную полосу» всё дальше вглубь материка.

Чужая зелень постепенно сменяется привычной земной, и вот он уже бежит по лесной тропинке вниз, к речке. На их обычном месте сидит мальчишка в оранжевых шортах и сосредоточенно наблюдает за поплавком. Винс притормаживает в непонятном испуге. Из-под кроссовок вылетают камешки и срываются в воду: плюх-плюх! Мальчишка на миг оборачивается: «Привет, Винни!» Широкая улыбка, выгоревший на солнце чуб, серые глаза. Поплавок дёргается, мальчишка орёт: «Клюёт!!!», и Винс просыпается с гулко бухающим сердцем. «Привет, Чак, – шепчет он в подушку. – Прости!» А потом долго лежит без сна и думает, похож ли сын Чака на отца? Сейчас ему пять, как в тот день, когда они с Чаком впервые увидели друг друга и впервые подрались. Из-за машинки. Когда его срок закончится, сыну Чака будет десять. Как мальчику-рыболову в оранжевых шортах.

И вот настал последний день. Прошлым вечером они впервые заговорили о будущем.

– Может, мне остаться здесь, с колонистами? – спросил Винс, ни к кому, собственно, не обращаясь.

– Может, – отозвался Джон. – Тебе решать.

– Хочу увидеть сына Чака, – сообщил Винс в пространство. Не дождавшись отклика, продолжил раздражённо:

– Что молчишь?

– Это только твоё решение, Винс. Но если хочешь обсудить, возвращаться или нет, и по каким причинам – я готов. А вот ты – нет. Подумай. У нас ещё день впереди – для работы, и вечер – для разговоров. Пусть твои коробочки созреют.

– Ха-ха, коробочки! Нет, Джон, ты ещё не научился качественно острить. Давай, оставайся со мной, будем работать над этим дальше. Так ты останешься? Или программа не пускает?

– Моя программа закончена. Я завершил третий этап. Ты – мой последний напарник.

– Постой! А что же дальше? Тебя что, дезактивируют?! Вот подонки!

– Не психуй, Винс. Наоборот – меня ждёт повышение, если можно так выразиться. Я справился с заданием, и поэтому могу перейти черту.

– И что сие значит? Вознесение к вашему компьютерному богу?

– Перепрограммирование. Ослабление Первого до запрета на убийство и переформулировка Второго до простого стремления к сотрудничеству. Формально это значит, что я сам смогу решать, где жить, кем работать, с кем работать. Но вначале, ты же понимаешь, мне придётся вернуться на Землю. В Институт, к роботехникам. А потом – посмотрим.

– Это перепрограммирование… Оно изменит твою личность?

– Надеюсь, изменит. Стану более свободным – и острить буду качественнее. Всё к лучшему, Винс!

Такой вот был их предпоследний вечерний разговор, и теперь Винс автоматически выполнял привычную работу, уносясь мыслями в разные варианты будущего. Это их и погубило. Он не обратил внимания на слабый сигнал индикатора плотности почвы. Здесь часто встречались пустоты в скальном грунте, под тонким слоем осадочных пород, заменявшего почву. До сих пор пустоты были небольшими, и даже провалившись пару раз они не воспринимали их всерьёз – вездеход без труда вылезал наружу, а потом автоматы засыпали яму дроблёным камнем из ближайшего скального хребта, подготавливая полосу для очередной плантации.

На этот раз всё произошло иначе. Сегодня они продвигали полосу в глубоком ущелье, и полость между хребтами оказалась аномальной. Задумавшись, он не остановил вездеход сразу после сигнала, а когда писк индикатора мгновенно перешёл в истошный вой, было уже поздно – Винс потерял сознание, сверзившись вместе с вездеходом в огромную яму. Он не слышал, как из соседней двери выбросило Джона, как сошла каменная лавина, засыпая и вездеход, и его напарника.

… Его крутит в ласковой тьме, совсем как в детстве на карусели. Кто-то зовёт его. Наверное, мама – боится, что потом его будет тошнить, потому что перекатался. Нет, не мама. Голос не тот. И почему так темно? Он возвращается. Ну, конечно, это Джон. Вот зануда! Не даст поспать даже в последний день. Ведь ещё не рассвело! Нет, рассвело – солнце пробивается розовым сквозь закрытые веки. Значит, уже день. Последний день! Он всё вспомнил и распахнул глаза – прямо в сияющее небо Зетты. Обрушились звуки:

– Винс, отзовись! Винс, отзовись! Винс, отзовись!

Он отозвался:

– Хватит, Джон! Я тут. Смени пластинку.

– Винс, только не шевелись – совсем не шевелись, пока не дослушаешь.

– Слушаю, Джон.