Я прихожу сюда в начале каждого года, утром 1 января. Я один – народ еще спит после гулянки. Как обычно, кладу красную розу на серую каменную плиту. Как обычно, читаю вслух все имена, написанные на теснящихся вокруг плиты дощечках… «Пока еще нет, – говорю я. Страна болеет. Подождите. Спите спокойно: мы помним. Мы никогда не забудем». Потом я ухожу, не оглядываясь, а с дорожек навстречу мне встают белые вихри позёмки, даже если погода совершенно безветренная. «Мы помним», – повторяю я снова и снова, умолкая только за воротами кладбища.
В начале 80-х я был студентом Менделеевки. Теперь это заведение именуется гордо: «Российский Государственный Химико-Технологический Университет», РГХТУ, но во всем мире знают учеников именно Менделеевки – Московского химико-технологического института имени Дмитрия Ивановича Менделеева. Горжусь, что был там студентом, причем самого престижного, физико-химического факультета, физхима. Ну да ладно, к делу. Как иногородний, я имел право на общежитие, но квартировал у своей тётки, сестры отца. Она жила одна, работала библиотекарем, и была только рада моему присутствию. Тем более что парень я был серьёзный – никаких шумных сборищ: мне нужно было тихое место для занятий и сна, а в общежитии (я попробовал) было весело, но для занятий не слишком комфортно. Только не думайте, что я был законченный ботаник: и товарищи были, и девушка, но пойти с ней, к примеру, в театр – это уже была проблема. Проблема денег. Не то, чтобы их не было совсем – как отличник, я получал повышенную стипендию; на питание хватало. Но это всё. А хотелось многого: и театра, и книжек, и одеться, и к морю съездить на каникулы. Да и тётушке, по-хорошему, надо было помочь хотя бы продуктами: от денег за проживание она категорически оказывалась. В общем, приходилось подрабатывать.
Перепробовав, без особого успеха, несколько профессий (грузчик, сторож, истопник), я наконец нашел нечто подходящее – чтобы не тратить слишком много времени, не слишком уставать и успеть выспаться перед занятиями. Помог парень из группы. Он отвёл меня в сторону после лекции и прямо спросил: «Нужна работа?» «Не всякая», – осторожно ответил я. «Как раз по тебе, гений! На семинарах ты здорово щелкаешь задачки – вот тебе еще одна, и деньги хорошие заплатят». Я потребовал объяснений. Оказывается, его дядька служит начальником охраны Донского кладбища, и с некоторых пор там началась жуткая текучка среди ночных дежурных. «Причем просто бегут, как крысы. Ничего не объясняют, некоторые даже деньги за отработанные дни не берут. А один, вроде, совсем рехнулся – пришлось в Кащенко везти, хорошо, что рядом». «Ну, спасибо, – говорю. – Без Кащенки пока обойдусь». «Да они мужики тупые, в нечистую силу верят! Пашка, ты разберись, что там происходит, а потом можешь год не подрабатывать: учись и развлекайся на здоровье!» А почему нет? – подумал я, и согласился.
Узнав, куда я устраиваюсь, тётушка всполошилась:
– Павлик, только не туда!
– Почему, тёть Вер?
– Нехорошее это место.
– Потому что кладбище?
– Нет, потому что Донское. Тебе что, отец совсем ничего не рассказывал?
– Про Донское – нет.
– Берёг, значит. Только ведь всё равно не убережёшь. Тебе тут жить, рано или поздно узнаешь. Лучше рано, пока мозги не задубели. Как считаешь?
– Тоже так считаю. Давай, рассказывай.
– Начать с того, что дед твой там лежит.
– Да ну?! Я не знал… А где могила? Ты скажи, я обязательно буду ходить.
– Некуда ходить, мальчик. Нет могилы. Он рассыпан. По дорожкам.
Потрясённый, я задохнулся, а когда смог выдохнуть, заорал:
– Так не шутят!
– А я и не шучу, Павлик. Если хочешь, расскажу всё, что знаю.
Я кивнул. И она рассказала.
– Мы ведь коренные москвичи, и твой отец, и я. Обычная московская семья: папа, мама, двое детей. Конец 30-х. Предчувствие большой войны, да, было; но нас, детей, это не особенно пугало: мы знали, что товарищ Сталин и Красная Армия нас защитят, что война будет короткой, в основном на территории врага, и закончится нашей блестящей победой! И вообще, взрослые тревоги и перешептывания нас почти не касались: и в школе, и во дворе было так дружно и весело! А дома – ласковая, но строгая мама и всегда весёлый папа: мы так любили с ним играть и гулять! Только вот приходил он с работы поздно, и мы уже спали, зато все воскресенья и праздники были наши. Мне было десять, а брату – восемь, когда пришли за отцом.
Тут тётя Вера замолчала. Я тоже молчал; надеялся дождаться продолжения, и боялся этого. Мы молчали минуты две, не больше.
– Знаешь, не хочу об этом рассказывать. Как-нибудь потом. Сейчас только факты, ладно?
– Ладно, давай факты.