Всегда солдат

— Ладно, вижу, какие вы есть работяги, — гнул свою линию незнакомец. — Сидайте лучше на подводу да расскажите, куда путь держите.

Мы переглянулись. Изворачиваться не было смысла. Хозяин подводы не хитрил. Чувствовалось, что этому человеку можно довериться. Но решиться на откровенность было трудно.

— Мы из-под Харькова, — неуверенно начал Василий.

— Ты мне, хлопец, не толкуй, кто твой батько и где твоя матка. Скажи лучше, как добираться думаете? Дида Опанаса не проведешь! Вижу, что вы за люди. Таких ни одна матка возле себя не удержит. Сидайте.

Мы расселись на подводе.

— Теперь слухайте. На переезде я погоню коня вскачь, чтобы не остановили. Там в будке обходчик и один из этих гадюк-добровольцев. А вы держитесь покрепче, да не пугайтесь. Полицаям не сдам!

Метров за полтораста до переезда дед Опанас несколько раз стегнул лошадь, и она понесла. Прогромыхал под колесами деревянный настил, мелькнули в окне будки озадаченные лица обходчика и полицая. Кто-то из них выскочил на полотно, погрозил кулаком, закричал: «Стой!»

— Как же, держи карман шире! — лукаво откликнулся старик.

Переезд остался далеко позади, когда дед придержал коня и постепенно перевел его на шаг.

Желая доставить приятное вознице, Виктор похвалил коня.

— Свой?

— Был свой, колхозный, значит. А теперь у нас ничего своего нет, все чужое. Э-эх!

Дед покрутил головой и умолк. Заговорил опять, когда впереди показалось село Бармашово.

— Вам, хлопцы, к нам в село не след подаваться. У нас и староста, и полицай. Злющие, как гадючки. А дорога на Ново-Александровку вот, — и указал кнутовищем влево.

Семья Стаценко

Дни сменялись ночами, ночи — днями, а мы все шли на север, к Черкассам. Большие людные села и города обходили стороной, ночевали в стогах соломы, в заброшенных клунях. Менялись названия сел, мелькали перед глазами хаты то ослепительно белые в лучах полуденного солнца, то залитые охрой и суриком под вечер. А за окнами хат — лица. Разные лица. Добрые, внимательные, настороженные, пугливые, злые. По-разному и встречали нас. Одни приглашали сами, усаживали за стол, делились последним, не отпускали с пустыми руками. Другие, опасливо озираясь по сторонам, торопливо совали хлеб и тут же захлопывали двери. Третьи на просьбу пустить в дом отвечали: «Бог подаст». А случалось, что, постучав в калитку, мы слышали в ответ только собачий лай.

Разные люди попадались на пути. Были и такие, от встречи с которыми горько становилось на душе. Чаще всего возмущался и негодовал Виктор.

— Кулачье недобитое! — ругался он, наткнувшись на «Бог подаст» или заливистый лай цепного кобеля. — Сколько еще зверья по углам прячется!

Минула неделя. Мы обросли, обтрепались, стали донимать вши. Нужно было срочно приводить себя в порядок. Начали присматриваться, где бы осесть дня на два. За Новым Бугом вновь пересекли железную дорогу и оказались в Николаевке. Село было небольшое, тихое, и мы решили попытать счастья. Не раздумывая, постучали в крайнюю хату.

Дверь открыла пожилая женщина. По ее приветливому, я бы сказал, домашнему виду и ласковым карим глазам поняли — адресом не ошиблись.

— Заходьте, заходьте, хлопцы, — быстро заговорила она. — Зараз обидать будем.

Мы вошли в горницу.

— Таня! — позвала женщина.

— Да, маму.

Из другой комнаты появилась красивая девушка.

— Да, маму, — повторила она, быстро оглядев нас.

— Танюша, нагодуй хлопцев!

— Зараз, маму.

— А вы сидайте, — и хозяйка жестом пригласила к столу.

Таня достала из печки чугунок, налила в большую миску нестерпимо горячих щей, принесла хлеб и ложки.

— Наш Василь тоже из плену утек и домой воротился… — ни к кому не обращаясь, сказала она и потупилась.

Мы трое переглянулись и вопросительно уставились на девушку. Таня рассказала, что ее брат был заместителем командира роты, но в первых же боях попал в плен.

— А чем он занимается теперь? — спросил Виктор.

— Его назначили старостой…

— Старостой? Командира Крайней Армии!

— Об этом не знают.

Виктор помолчал. Потом резко отшвырнул от себя ложку, поднялся.

— Спасибо вам с мамашей за гостеприимство. Больше нам нечего здесь делать. Айда, ребята!

— Останьтесь, хлопцы, — горячо заговорила Таня. — Он у нас хороший. Живет не с нами, а у жинки своей, Маруси. Да и какой он староста! Так просто…

— Чего ерепенишься, Виктор? — рассердился Вязанкин. — Зря девушку обидел. Брат — взрослый человек, она за него не ответчица.

— Может быть, от старосты у него только одно звание? — поддержал я Василия.

Девушка одарила благодарным взглядом меня и Вязанкина.

— Ничего, Таня! Он у нас парень горячий, — кивнул я на Клементьева, — но отходчивый…

После обеда хозяйка протопила кизяком печь, принесла старую одежонку, велела нам переодеться.

— Зачем? — спросил Вязанкин.

— Вошей ваших жарить будем, — объяснила женщина. — Мой Василь их тоже принес до дому. Три раза невестка печь топила, все не могла вывести.

— А что, хлопцы, — пошутил Виктор, — может, и нам самим не мешает пожариться в печи.

Хозяйка улыбнулась.

— Веселые хлопцы. Дай вам бог счастья!