Всегда солдат

Мы тщательно простукали стены, пол. Сарай был сделан добротно: разве только что ломом можно было пробить в стене отверстие. В единственное крохотное оконце не пролез бы даже ребенок. К тому же оконце прикрывала толстая железная решетка, вмурованная в кирпичную кладку.

— Каменный мешок, — мрачно сказал Клементьев и тут же добавил: — Однако есть надежда вырваться…

— Какая? — оживился я, приняв всерьез заявление товарища.

— За несколько лет все-таки можно даже простым. гвоздем проковырять стенку. — Виктор недобро усмехнулся. — Остается только запастись терпением… Да что с тобой?

Я не успел ответить и повалился на землю. Виктор приподнял меня, подтянул к стене, наскреб под голову соломы.

— Ничего, — успокоил я друга. — Старая история. Десять месяцев прошло, как гробанулся, а тошнота и головокружение не проходят, и почему-то все время валит вправо.

За дверью раздались шаги, послышалась немецкая речь. Загромыхал замок, распахнулась дверь, в темный сарай ворвался солнечный свет.

— Здесь они, господин лейтенант, — произнес кто-то.

Через порог перешагнул немецкий офицер, сопровождаемый полицаем. Виктор помог мне подняться.

Гитлеровец подошел, ткнул пальцем по направлению Клементьева:

— Партизан?

— Я солдат, — нашелся Виктор.

Лейтенант обратился ко мне.

— Я тоже солдат, — ответил я по-немецки.

— О! — гитлеровец снисходительно улыбнулся. — Вы говорите на немецком?

— Совсем немножко.

— Жаль, — немец покрутил пальцами и приказал полицаю: — Этих двоих: — в Полтавский лагерь.

И ушел.

Время тянулось убийственно долго. Лежа на спине, я смотрел в узенькое оконце. За ним виднелось небо. Оно постепенно густело, наливалось ультрамарином. Было душно и тихо. Вероятно, где-то собиралась гроза. Черные переплеты решетки резко выделялись в просвете оконца. Два поперечных прута, два продольных — крест. Мне вдруг подумалось, что и фашистская свастика тот же крест; могильная тень от этого креста уже десять месяцев неотступно следует за мной. Пока мне удается сохранять дистанцию. Что будет дальше? Хватит ли сил до конца этого марафонского бега? Приду я к финишу или три мрачных слова «без вести пропавший» будут заменены одним — самым страшным — «погиб»?

С этими невеселыми мыслями я задремал.

Перед рассветом дверь сарая резко распахнулась. Вместе с гитлеровским солдатом вошел полицай:

— Выметайтесь!

* * *

Миновав сонную Кегичевку, вышли на шоссе. Здесь, у кюветов, сохранивших травяную свежесть, отдыхала небольшая группа советских военнопленных. (Чуть поздней мы узнали, что это был рабочий батальон. Надобность в нем отпала, и пленных перегоняли в Полтавский лагерь.)

— Рус, колонна! — приказал нам конвоир.

— Здорово, орлы! — преувеличенно бодро приветствовал Виктор товарищей по несчастью.

— Здорово, гусь лапчатый, — отозвался за всех здоровенный рябоватый парень. — Откуда такие красивые?

— С курорта, А ну-ка, подвинься.

Клементьев потеснил парня и сел рядом. Закурили. На дымок цигарки потянулись пленные, не имевшие табаку.

— Вы что же, в штатском? — спросил кто-то.

— Так вольнее шагать, — Виктор кивнул в мою сторону. — Вот он подтвердит.

— Серьезно?

— И я серьезно.

— Значит, бежали?

— Два месяца в бегах.

— Да ну! Вот это да!.. Поделились бы опытом.

Попыхивая цигаркой, Виктор стал рассказывать, какие порядки в селах, как лучше передвигаться и в какое время суток. Его внимательно слушали, задавали вопросы.

— И все же поймали вас, — с каким-то злорадством промолвил рябой.

— Все равно сбежим, — уверенно ответил Виктор.

— Откуда? — насторожился парень.

— Да вот, хотя бы с этапа.

— Ну, это бабушка надвое сказала…

— Почему?

— Не позволим!

— Кто? — Виктор в упор посмотрел на рябого.

— Я, — парень сверкнул глазами, — и вот они тоже. Вы сбежите, а нас к стенке!

Наступило молчание.

— Что же, товарищи, — тихо, но твердо произнес Клементьев, — трусите? Покорились совсем, значит?

Пленные задвигались, зашумели. Молоденький парень, все время внимательно разглядывавший свою вконец разбитую обувь, сказал:

— Мы адвокатов не нанимали, и вы, товарищи, его не слушайте.

— Правильно, Сережа! — поддержало паренька несколько голосов.

— Он у нас только с виду здоровый, як бугай, — пробасил кто-то из заднего ряда в адрес рябого, — а в душе гниль, и в портках всегда мокро.

Кругом дружно засмеялись.

— Заржали, жеребцы! — гаркнул рябой. — Для вас же стараюсь!

— От твоего старания недолго и подлецом стать…

Раздалась команда строиться. Я и Виктор заняли место в хвосте колонны.

— Пятнадцать конвоиров на восемьдесят пленных, — отметил Виктор. — Плохо дело.

Я кивнул головой. Сопровождали нас хотя и не строевики, а старые тыловые крысы, как мы тотчас окрестили наших конвоиров, но службу они несли исправно. Отставать и выходить из колонны не позволяли никому.

В Карловку мы прибыли только к вечеру, сделав в пути три привала. Конвоиры устали не меньше пленных. Пятьдесят километров — расстояние немалое.