Всемирный разум

Загадочный семинар

Однажды в ясный и свежий зимний день 2005 года я направил свой поскрипывающий «Форд» на север и, миновав Золотые Ворота, вскоре оказался в Винной долине. Задолго до того, как поселиться в Калифорнии, я видел фотографии этого места в рекламном проспекте виноделов и думал, что при съемке применялись светофильтры – дабы все выглядело прекраснее, чем есть на самом деле. Я ошибался. Эти места и в самом деле очаровательны. Солнечный свет заливал лежавшие вдоль дороги холмы. Я ехал мимо, и они казались мне мягкими спящими котятами. Посыпанные гравием и обсаженные деревьями дорожки разбегались от шоссе и вели к домам, которые, поблескивая мрамором, скрывались за соснами. Галилей как-то восторженно сказал, что вино – это свет, который вобрала в себя влага. Винная долина, скажу я, это безмятежность, воплотившаяся в окружающем мире.

Я быстро миновал Саусалито, округ Сонома, Напу. Повернул направо, затем налево – в сторону Сильверадо. Осталась позади Калистога, скрывшись за неясными очертаниями приземистых виноградников. Сгустились сумерки, и вскоре наступила ночь. После Калистоги шоссе устремилось вверх, поднимаясь примерно на 1800 футов, а езда стала напоминать американские горки с их подъемами и спусками – только дорога была настоящей. Вцепившись в руль так, что у меня побелели костяшки пальцев, я выписывал в пространстве кривые и всматривался вдаль, насколько мог. Наконец дорога пошла вниз, и я очутился в местечке Миддлтон, штат Калифорния. Магазины, склады с винилом на стенах, дома фермеров.

Я повернул налево, затем направо, а потом потерялся в темноте – непроглядной, как смола. Попробовал двинуться в одном направлении, сменил его и почувствовал: еще немного – и я дойду до белого каления. Но в конце концов шины моего автомобиля захрустели по гравию, и я оказался прямо перед большим деревенским домом. Я вытащил из машины спальный мешок и набитый одеждой чемодан, которые свалил на пол перед самой дверью. Рядом с ней выстроилась дюжина, а то и больше пар обуви. Поэтому я разулся и добавил к этой шеренге свои туфли, поставив их с краю. На меня как будто смотрело множество насмешливых глаз, вопрошавших: «Ты – и здесь?»

Я открыл дверь, заметив попутно, что замок поставлен на предохранитель – дабы не производить никакого шума. Вошел внутрь – в большую комнату с ковром. Он был красного цвета, а стены оказались разрисованы розовым. Несколько десятков человек сидели на полу, о чем-то болтая друг с другом, и их голоса сливались в какой-то устрашающий гул. Взглянув на лица собравшихся и почувствовав, что начинаю нервничать, я поднял глаза вверх. Высоко надо мной виднелись потолочные балки и медленно вращающиеся лопасти вентиляторов. Возникнув, казалось, ниоткуда, ко мне подошла женщина с глазами лани и сказала: «Хотите, обнимемся?»

Бог мой! Едва ли это то, чего я хочу. «Да, конечно», – ответил я, ощущая нечто вроде испуга и благодарности одновременно. Она прижалась ко мне – грудь к груди, бедро к бедру – и я ощутил аромат сандалового дерева. И еще запах мускуса. В таком положении она замерла. Меня осенило: эти объятия завершатся только тогда, когда я сам пожелаю их завершить. Она обхватила меня руками, будто я был норовистым животным и нужно было сделать что-то для моего успокоения. Наконец я мягко отстранился. Комната уже не раздражала так, как несколько мгновений назад. Шум не казался слишком громким. Я улыбнулся ей. Она улыбнулась мне.

Импланты мозга и кожа

Инопланетянину объятия двух людей могли бы показаться чем-то странным и бесцельным. Ему бы, наверное, все виделось так: пара двуногих гуманоидов устремляется друг к другу, они соприкасаются фронтальными частями и охватывают один другого верхними конечностями. Однако мониторинг, если бы таковой проводился, отобразил бы различные физиологические явления, происходящие в телах этих гуманоидов. Было бы отмечено уменьшение кровяного давления и частоты сердечных сокращений. Еще мониторинг показал бы, что головной мозг начал вырабатывать нейротрансмиттеры [57] (окситоцин, серотонин и допамин), а уровень кортизола (гидрокортизона) в крови снизился.

Если бы один из гуманоидов был чем-то встревожен, наш пытливый инопланетянин заметил бы, что второй – более спокойный – передает свое внутреннее состояние тому, кого обнимает. Это похоже на то, как один нейрон передает сигнал другому, и на некоторое время электрический потенциал между ними выравнивается. Одно двуногое существо успокаивает другое.