Всё, что имели...

Белобрысый, сероглазый, с чуть вздернутым носом, Борис Дворников был исполнительным и безотказным парнем. Надо, например, топить ненасытные печи-бочки, — он вместе с дружком своим Виктором Долгих топил, около них они вдвоем частенько и ночевали. Надо ямы делать в цементном полу для подушек-оснований под станки, — брал в руки лом… Вот и сейчас он долбил и долбил неподатливый бетон тяжелым ломом, высекая искры.

— Дворников, иди и помоги Зое выпустить «боевой листок», — мимоходом бросил Конев, и у парня даже в мыслях не было возразить, сказать, что у Виктора Долгих почерк поразборчивей, рисует он лучше. Чуть ли не с первого дня Борис Дворников заметил, что здесь не возражают, здесь работают слаженно и дружно, придерживаясь правила: приказ есть приказ. Но, кажется, не замечал, не догадывался парень, что тот же Павел Тихонович Конев или кто-нибудь другой из инструментальщиков норовят сделать какую-никакую поблажку, выкроить ему для отдыха лишнюю минутку.

— Ты чего, Боря? — спросила Зоя, когда он вошел в кабинет-закуток.

— Да вот… Павел Тихонович сказал… Про «боевой листок» сказал, — сбивчиво и смущенно проговорил Дворников.

— Готов. Можно вывешивать.

— Ну, тогда… тогда я пойду.

— Погоди. Что сказал Павел Тихонович?

— Помочь тебе надо…

— Обошлась без помощников!

Зоя радовалась появлению в цехе Бориса Дворникова и Виктора Долгих. Еще бы! Сразу на два человека увеличилась их комсомольская организация. А то ведь обидно: ее избрали секретарем, а работать не с кем, в цехе молодежи мало. Зоя однажды сказала об этом Андрею Антоновичу Леонтьеву и была удивлена его ответом.

— К сожалению, в скором времени молодежи у нас будет с избытком, — сказал он.

«Почему «к сожалению», что значит «с избытком»? — недоумевала она. — Разве это плохо, когда в цехе будет много молодых рабочих?»

В коротковатом зимнем пальто нараспашку и в мохнатой шапке-ушанке вошел Смелянский.

— Зоя, разреши преподнести запоздалый октябрьский подарок, — сказал он и положил на стол круглую плитку шоколада.

Она любила шоколад, и Женя Смелянский по-соседски иногда угощал ее, не забывая при этом повторять, что дружба у них как сталь крепка. Против крепкой дружбы Зоя не возражала, от угощений не отказывалась, а если он приглашал в кино, тут же соглашалась и бежала на соседнюю улицу к Люсе Райтановой.

Женя был влюблен в Люсю, и Зое нравилось это, потому что он угощал их обеих то шоколадом, то мороженым, да и мама отпускала ее, школьницу, на вечерние сеансы, если знала, что она идет в кино с Женей. Мама не возразила, когда Женя однажды пригласил Зою в Москву. «С тобой отпускаю, с тобой пусть съездит», — говорила мама.

Радуясь поездке в столицу, Зоя, конечно, помалкивала, что Женя Смелянский спешит в Москву, чтобы увидеть студентку университета Люсю.

И вот сейчас, взяв темно-коричневую круглую плитку шоколада и осмотрев ее со всех сторон, Зоя с удивлением спросила:

— Откуда у тебя эта диковина?

Смелянский рассказал:

— Пригласили меня в госпиталь отремонтировать кварцевую лампу, а за успешный ремонт один раненый фронтовик наградил меня трофейной шоколадной медалью. — Немного помолчав, он шепотком поинтересовался: — Ты уже была на почте?

Зоя ожидала: Женя обязательно спросит об этом, и ей было больно отвечать ему, что опять нет письма от Люси.

— Ты не переживай. Люся еще не знает нашего нового адреса, — стала она успокаивать его, хотела было сказать, что и ей самой тоже нет письма от лейтенанта Статкевича, но воздержалась, решив, что лейтенант здесь ни при чем. Ну, виделись в госпитале раз-другой, ну, спросил он, можно ли писать ей… Пожалуйста, пусть пишет… Но Зоя никому, даже самой себе не признавалась, что ждет весточки от Пети.

Неожиданно появилась Марина Храмова, затянутая ремнем с портупеей, в той же кубанке с малиновым, верхом и в тех же аккуратных сапожках. Увидев Сосновскую и Смелянского вместе, она ревниво передернулась, покосилась на шоколад.

— Ну, как здесь живут инструментальщики, — с плохо скрытым раздражением заговорила она. — Понятен ли призыв нашего героя Сазонова? Когда же забьется пульс вашего цеха?

— Каждому овощу свое время, — равнодушно ответил Смелянский.

— Эта пословица не для нашего грозного времени, — возразила Храмова. Она взяла со стола свежий «боевой листок», написанный рукой Сосновской, стала читать, выискивая, к чему бы придраться. Ей хотелось в присутствии Жени чем-нибудь уколоть Сосновскую, найти, например, в тексте грамматические ошибки, демонстративно исправить их и пренебрежительно сказать: «Учись грамотно писать». Но ошибок не было, и это злило Марину. Злило ее и то, что, как она знала, еще в Туле Смелянский ходил к заводскому начальству с просьбой, чтобы Сосновскую приняли на работу в инструментальный цех, потом не без его старания, наверное, ее включили в список для эвакуации… «Да кто она ему? Неужто Женя до такой степени ослеп, что увлекся этой пигалицей?» — недоуменно и с осуждением думала Храмова.