Всё, что имели...

«Правильно, пусть пишут друг другу, вон по радио и в песнях поется, как ждут фронтовики девичьи письма и радуются им», — думал Никифор Сергеевич.

Зачисленный приказом директора в заводской штаб эвакуации, Ладченко был занят формированием эшелонов, и ему редко удавалось выкроить минутку, чтобы забежать домой. А дома жена — обычно покладистая и неворчливая — корила: вот, мол, другие уехали, а тебя вечно подметалой оставляют, а тебя вечно бросают туда, где пожарче.

Он пытался отшучиваться:

— Ничего, Клавочка, жирку у меня еще достаточно, кости от жара надежно защищены.

Не принимая шуток, она беспокоилась:

— Не застрянем ли, не придется ли пешком убегать? Говорят, немец к Туле приближается, вот-вот захватит город, а оттуда и до нас рукой подать.

— Да чепуха, болтовня! — отмахивался Ладченко. — Ты поменьше слушай всяких паникеров.

Он старался успокоить жену, хотя понимал, что отчасти она права. Ему было кое-что известно о тяжелой обстановке на фронте, да и поспешность, с какой отправлялись эшелоны оружейников, тоже говорила о многом.

Однажды в полдень пришел на погрузочную площадку секретарь парткома Кузьмин, поинтересовался:

— Что у нас, Николай Иванович, как дела, отец родной?

— Ночью эшелон будет отправлен, — доложил Ладченко.

— Хорошо, очень хорошо, сейчас медлить нельзя. Говорят, семью придерживаешь? Это зря, это никуда не годится. Мой тебе совет: нынешним ночным эшелоном и отправь жену с дочками.

— Я уже думал… Спасибо за совет, Александр Степанович, отправлю, — согласился Ладченко и, кивнув головой в сторону, откуда вот уже второй день доносилась артиллерийская канонада, спросил: — Как там? Вам больше известно.

Секретарь парткома вздохнул.

— Там — война… Читал обращение партактива к коммунистам и всем трудящимся области? Вот и суди, какая создалась обстановка.

Ладченко читал это обращение, а еще раньше, когда ездил в Тулу, чтобы поторопить тамошнее железнодорожное начальство с выделением вагонов для завода, он видел, как на окраинных улицах туляки сооружают баррикады, роют окопы, оборудуют в подвалах больших зданий огневые точки. По всему было заметно, что рабочая Тула серьезно готовится к отражению возможных вражеских атак. Готовился к этому же и рабочий Левшанск. В нем, как и в Туле, был создан городской комитет обороны.

2

На одной из станций начальнику эшелона Леонтьеву сказали, что следующая остановка — Новогорск, это конец пути. Он знал место назначения, но, как было приказано, таил от ехавших с ним название уральского города, где жить и работать оружейникам. Кое-кто из них, и особенно Степанида Грошева, допытывались, куда едем, где остановимся. Степанида то шепотком да с улыбочкой просила Андрея Антоновича назвать город, то при всех корила: ну что вам стоит, мол, сказать, все равно сказанное дальше вагона не пойдет.

— Тебе зачем знать? Везут — и ладно. Мимо не проедем, — сердито говорил ей Макрушин.

— С дороги письмо бросила бы в Харьков. Там наша дочка на доктора учится. Вот зачем, — поясняла Степанида.

Потом она приутихла, даже стала выкладывать на общий стол кое-что из того, что прихватила в дорогу, но делала это, как казалось Леонтьеву, с неохотой, будто бы из-под палки.

В эшелоне была своя кухня, снабженная продуктами, кое-что получали в дороге на больших станциях по талонам, выданным инженеру Смелянскому, отвечавшему за питание.

Когда поезд остановился, Леонтьев приоткрыл дверь, и в вагон ворвалось облако снега, зашипела раскаленная чугунная печка, заплясали по ней серебристые водяные шарики.

День был морозный, ветреный. Сыпал снежок, и вдоль эшелона ползли белые космы поземки, то ныряя под вагоны, то исчезая где-то под откосом. Леонтьев оглядывал невысокие заснеженные горы, между которыми в распадках-долинках виднелись небольшие селения. «А где же город? — раздумывал он, наблюдая, как из-за плоской горной вершины поднимались терзаемые ветром клубы дыма от невидимых труб. — Не там ли Новогорск? А может быть, нас остановили на полпути или перед семафором?»

— С приездом, Андрей Антонович! — послышался голос.

Леонтьев увидел Ефима Васильевича Рябова — начальника инструментального отдела завода, своего непосредственного шефа и, поздоровавшись, нетерпеливо стал расспрашивать, что тут и как. Он знал, что Рябов с группой заводских товарищей был послан сюда еще в те дни, когда среди оружейников и разговоров не было об эвакуации.

— Уже прибыло несколько наших эшелонов. Сейчас идет расстановка оборудования на производственных площадях здешней брикетной фабрики. Этих площадей, к сожалению, очень и очень мало. Брикетная фабрика только строилась, ее некоторые здания имеют лишь стены, стоят без крыши, без окон и дверей. Придется многое переделывать, приспосабливать, а то и строить заново, — откровенно и с горечью говорил Рябов, а потом, будто бы желая подбодрить Леонтьева, с улыбкой добавил: — А тебе повезло. Твой цех решено разместить в здании гаража здешнего медно-серного завода. Это совсем рядышком, в двух шагах от железной дороги, да и помещение вполне подходящее, коренная переделка не потребуется.