Всё возможное: Как врачи спасают наши жизни

Главная проблема любой системы, хотя бы отдаленно сопоставимой с этой по части справедливости и эффективности, заключается в том, что при более широком применении она оказалась бы погребена под исками. Даже если бы на каждого врача в год приходился всего один пациент, получивший ущерб и заслуживающий компенсации (весьма оптимистичное допущение), полная компенсация превысила бы расходы на все медицинские услуги в Америке. Такая система была бы практичной, только если были бы установлены твердые и, возможно, кажущиеся произвольными ограничения прав на получение компенсаций, а также их размеров. В Новой Зеландии решились на такую систему[17]. В течение примерно 30 лет она предлагала компенсации ущерба здоровью по вине медиков в редких (менее 1% случаев) и тяжелых (приводящих к смерти или длительной нетрудоспособности) случаях. Как и в ситуации с американским фондом вакцинации, попыток отсортировать жертвы ошибок от жертв невезения нет. Тем, кого признают пострадавшими, программа оплачивает потерю дохода, медицинские расходы, а при постоянной нетрудоспособности – дополнительную фиксированную сумму за причиненные страдания. Деньги перечисляются в пределах девяти месяцев с момента подачи заявки. Гигантских, произвольных внезапных выплат, как в нашей системе, нет, но общественность считает эти суммы разумными и никаких громких требований вернуть эти дела на рассмотрение в суд нет.

Единственное, что можно сказать в защиту нашей системы компенсации преступной небрежности врача, – она направила в цивилизованное русло бушующие по этому поводу страсти. Возможно, это и не рациональная система, но все-таки она дает людям с самыми ужасными травмами возможность бороться. Время от времени с ее помощью из врача вытягивают достаточно денег, чтобы получить не только компенсацию, но и удовлетворение от сурового наказания, неважно, справедливого или нет. И хотя большинство истцов не получают ничего, люди, чьи близкие пострадали от осложнений, потом не бунтуют в коридорах больниц, как это делали семейные кланы в некоторых странах.

Каждые несколько лет в Соединенных Штатах наблюдается всплеск усилий по «реформированию» нашей системы компенсаций в связи с врачебными ошибками. Более половины американских штатов установили лимиты на суммы выплат, которые присяжные могут присудить пострадавшим. Но никакие лимиты не сделают систему более справедливой или менее разочаровывающей как для врачей, так и для пациентов. Они просто произвольно устанавливают предельные выплаты, чтобы хотя бы на время врачи могли позволить себе страховые взносы.

С лимитом или без него, за следующие десять лет я потрачу более половины миллиона долларов на страховые взносы. Лучше бы я перечислял эти деньги в фонд помощи моим пациентам, пострадавшим от осложнений в результате моего лечения, даже если этот фонд не может быть таким щедрым, как нам хотелось бы. Однако реальных шансов на это сейчас нет. В настоящий момент нам приходится обходиться тем, что имеем.

В зале заседаний 7А суда им. Эдварда Дж. Салливана в Кембридже, после семи лет судебных разбирательств, более 20 тысяч долларов выплат в пользу медицинских экспертов, судебных приставов, секретарей суда, судьи и адвокатов защиты, чей час стоит 250 долларов, плюс драгоценное время в перегруженном расписании суда, а также почти две недели, вычеркнутые из жизни принудительно привлеченных к процессу 14 присяжных, Барри Лэнг стоял на трибуне суда, собираясь выступить с заключительным словом от имени наследников Барбары Стэнли. Впервые в течение всего заседания Лэнг прекратил ходить туда-сюда. Он говорил медленно и четко. В его изложении история казалась ясной и понятной. Во время того рокового телефонного разговора, утверждал он, Рид не предложил Стэнли варианта более радикального иссечения кожи, которое могло бы спасти ей жизнь. «Доктор Рид не преступник, – сказал Лэнг, обращаясь к присяжным. – Но он проявил небрежность, и его небрежность оказалась ключевым фактором, приведшим к смерти Барбары Стэнли».

Однако это совсем не простой случай. Как утверждал адвокат Рида в своем заключительном обращении к присяжным, перед Ридом стояла сложная медицинская проблема: гистологи, которые противоречили друг другу по поводу того, показала ли первая биопсия рак кожи, вторая биопсия, которая не помогла однозначно поставить диагноз, и недоверчивая пациентка, которую в первую очередь раздражало как раз то, что он делал слишком много. Было далеко не однозначно – тогда или задним числом, – что более радикальное иссечение поможет. Под микроскопом границы ткани, которую Рид иссек вокруг опухоли Стэнли, выглядели чистыми. Соответственно, его эксперты засвидетельствовали, что на тот момент рак, скорее всего, уже распространился по организму и что более обширное иссечение ничего бы не изменило. Кроме того, Рид упорно настаивал на том, что с самого начала предложил Стэнли вариант более радикального удаления образования.