Вскрывая душевные раны (СИ)

— А это — моя дорогая подруга Урахара Эрика, — представил Кучики девушку, не обращая внимания ни на её нежелание называть своё имя, ни на смущение Соскэ.

Вдруг лицо Айзена переменилось, а его сокурсники зашептались за его спиной. Среди общего шипящего шума Эрика различила слова «Урахара», «капитан», «тот самый», «бедняжка» и что-то ещё, касающееся её биографии, известной каждой помойной крысе в Руконгае. Сочувствие тут же отпечаталось на лице Айзена, как только тот смог прогнать в своей голове информацию, известную ему об этой семье, молва о которой не стихает уже несколько лет.

— Я соболезную… Вашей утрате, леди.

Однако слова вежливости послужили красной тряпкой для быка, точнее — для Урахары. Она тут же взбеленилась и, памятуя о том, что её занпакто всё ещё на поясе у Соджуна, сжала кулаки и попыталась набросится с ними на Соскэ и его однокурсников. Однако Кучики перехватил подругу под живот и, прижав к себе, насильно отрывая тем самым её ноги от твёрдой опоры, не дал «пролиться крови».

— Пусти меня! Пусти! Я выцарапаю глаза этим лизоблюдам!

— Простите, господа, нам нужно кое-что обговорить, — Кучики улыбнулся ошарашенным лицам студентов и растворился в хохо.

Айзен долго смотрел им вслед, ведь только он мог кое-как уследить за поступью сына капитана шестого отряда.

Соджун перенёс подругу в то место в саду, где они часто собирались вместе во время перемен. О закоренелой дружбе двух потомков аристократов знала вся Академия и мало кто пытался втереться в их тандем. Однако если Эрика пресекала любое знакомство с ней, то Кучики-младшей с особым энтузиазмом шёл на контакт.

Как только Кучики поставил подругу на ноги, она отскочила от него, словно парень обжигал её. Ненависть, копившаяся в ней долгие дни после предыдущей «вспышки», сейчас прорвалась через выстроенные границы между «дозволенным» и «запретным», грозя накрыть с головой Соджуна.

Однако и парень был не лыком шит. Его лицо, всегда доброжелательное, сейчас было ледяной маской, а от взгляда горящих решимостью глаз кожа покрывалась метафорическим инеем.

— Почему ты мне не дал?!..

— Что?! — прервал подругу Соджун на половине фразы. — Впасть в берсерк? Поколотить их?

— Они не имели права сочувствовать! Почему все мне сочувствуют?! Они его даже не знали! Как они могут…

— Да, — снова прервал крики девушки спокойным голосом Кучики, временно игнорируя на этикет и воспитание. — Но его знала ты. И своими действиями ты оскорбляешь память о нём.

Эрика молчала, жуя губы и потупив взгляд. Соджун ещё некоторое время смотрел этим необычным для себя взглядом на подругу, но осознав, что она не станет ни оправдываться, ни вообще говорить, развернулся, чтобы уйти. Однако сделав три шага, парень остановился и вновь обратился к девушке.

— Знаешь, в чём проблемы сильных? — не дождавшись ответа от удивлённой вопросом друга дочери Кассиопеи, он ответил сам:

— К ним завышенные требования. От них всегда ждут большего.

— А я не хочу быть сильной?! — девичья рука сжалась в небольшой кулак, а губа снова была подвержена пытки зубами, но лишь на несколько мгновений. — Я ведь… девочка. Девочки не должны быть сильными!

— Вот как? Не хочешь? — взгляд Соджуна стал деланно насмешливый и ироничный, однако тут же в него вернулась жесть, а в голос — сталь. — Раз ты не хочешь быть сильной, то ты сейчас же пойдёшь в ректорат, заберёшь свои документы, уйдёшь из Духовной академии, сядешь в нашем поместье и будешь ждать, пока мой отец не подыщет тебе мужа по «статусу» и расчёту. Потому что слабых не спрашивают. Слабые не могут ответить ударом на удар. И слабым не дано мстить. Они могут только сидеть у окна, смотреть на дождь, прокрастинировать, рефлексировать, плакать и чертыхаться на несправедливую судьбу.

Повисло молчание. Соджун уже было решил, что Эрика вновь собирается отмалчиваться и копить яд в себе, однако она вдруг заговорила:

— И если я буду слабой, ты позволишь мне кидаться на людей, как берсеркер, лишь бы насытить моих внутренних демонов?

— Нет, конечно нет. Потому что кто-то из нас должен быть сильным, Эрика.

Прекрасные и ужасные одновременно миллионы лезвий, сияющий розовым отблеском, рассыпались. «Наверняка капитан убрал свой банкай» — подумалось Каониси. Она осмотрела разрушенные покои Аарониро сквозь жёлтую стенку барьера, поставленного на неё и скованную Рикуджокоро девушку-синигами, приставляющую к собственной шее лезвие своего занпакто, будучи в беспамятстве и подчинении седьмого эспады. Этот барьер поставил вокруг них тот синигами, как только перенёс саму Каониси ближе к раненой, — мужчина, появившийся как рыцарь без белого коня, но в белом шарфе, чтобы спасти двух непутёвых принцесс, влезающий туда, куда не просили.