Вслед за Эмбер

Иногда, когда Эмбер ехала в Окленд на автобусе из Кембриджа, она просила принести тайком от Стюарта кое-какие вещи, иначе это убило бы романтику между ними. Я приносил. Новая пара чулок, потому что старые «поехали». Или прозрачный лак для ногтей, которым можно зафиксировать стрелку, если она не на видном месте, например на пятке. Однажды мне пришлось даже покупать ночные прокладки, потому что у нее были «эти дни». На кассе я был готов провалиться сквозь землю и потом чувствовал себя контрабандистом, когда Эмбер протягивала мне деньги, а я передавал под столом в кафе покупки. Иногда я составлял ей компанию, когда она закупалась шмотками и не хотела, чтобы он увидел раньше времени. Ее делом было перемерить кучу всего, а моим – быть таким же откровенным, как ее брат, и говорить все, что думаю о ней в этих вещах. Чаще всего мое мнение звучало так: «Не твое». В ответ она прищуривала глаза, вглядывалась в отражение и затем, упрямо стиснув зубы, все равно покупала наряд, будто стремилась сжечь все мосты за собой.

Однажды Эмбер взяла меня в свадебный салон, и каждый раз, когда она появлялась в очередном длинном белом платье, у меня на пару секунд перехватывало дыхание. Я во всем находил изъян, а как-то даже не смог удержаться от намеков на «уши» на бедрах – немудрено было их наесть, расхаживая со Стюартом по «всем этим чудесным ресторанам». Жестокий ход, я знаю. На самом деле, даже если бы Эмбер завернулась в пищевую пленку, или фольгу, или туалетную бумагу, она бы выглядела потрясающе и я, если бы мог, тотчас бы сделал ее своей. Но она не могла, да и не хотела слышать это. Мои уколы в такие моменты, я думаю, ее устраивали, словно она понимала, что словесные выпады – цена, которую нужно заплатить, чтобы продолжать дружить со мной, но при этом держать на расстоянии.

Прошло время, и Эмбер уже доверяла мне полностью, словно я был евнухом: даже не всегда до конца закрывалась в примерочной. Помню, как впервые мельком в узкую щелку увидел ее маленькую, но красивую грудь. Эмбер не дразнила меня, она доверяла мне тогда уже как брату. Я знал, какая она наивная и доверчивая, и чувствовал, что поступаю отвратительно, когда мастурбировал по ночам, представляя ее, голую по пояс в примерочной. Представляя, как она стягивает белье до колен, обнажая длинную полоску, аккуратный треугольник или пушистый кустик волос. Светлых? Темных? Каждую ночь было по-разному. Представляя, как она открывает занавеску чуть сильнее, приглашая меня внутрь с лукавой улыбкой. А после агонии я чувствовал себя грязным и греховным. Потому что уважал ее. По правде уважал.

Она многое делала для меня, очень много, должен сказать. В то время у меня была подработка: распространять объявления о мероприятиях, уровень шума которых мог потревожить обитающих в округе птичек-крапивников. Эмбер, узнав об этом, решила присоединиться. Мы шли по разным сторонам одной улицы. Эмбер торопилась запихнуть свою часть объявлений в ящики четных номеров быстрее меня, пока я сражался с нечетными. Мы пыхтели, сопели и смеялись до упаду, особенно когда она умудрилась обыграть меня благодаря домам, стоящим в ряд (например, от 112а до 112 г), которые, казалось, всегда были «на ее стороне»! Она никогда не принимала от меня никакой платы, говоря, что для нее это «бесплатная тренировка», а потом прибавляя с нахальной улыбкой: «чтобы избавиться от “ушей” на бедрах, о которых ты говорил». Боже, она знала, как добить меня.

На каникулах она помогала мне собирать трехскоростные велосипеды на заднем дворе дома и, пока я еще чесал голову, быстро находила ту самую штуковину, которая подходила к другой штуковине. Любая попытка полностью собрать велосипед заканчивалась ее победой. Эмбер делала половину работы, а мне доставалась оплата за всю. Она настаивала, что мне нужны деньги и что она была рада помочь мне выкроить больше времени на учебу. Она твердила, что моя учеба однажды приведет меня к делу моей жизни.

Самая уморительная моя работа была связана с холодными звонками из дома. Нужно было обзванивать людей и рассказывать, что открытый огонь опаснее, чем отдельно стоящие печки, которые я продавал. Бывало, что Эмбер ходила по комнате с нашими мехами для камина, притворяясь, будто повсюду сбивает бушующее пламя. Я еле сдерживал смех, и, если мне удавалось сохранять голос ровным, она использовала мехи, чтобы издать неприличный звук «пфффффф» около моего зада, и делала так до тех пор, пока я не начинал ржать. Тогда мой собеседник решал, что все это розыгрыш, и вешал трубку! Когда я начинал переживать из-за «верной продажи, которую упустил», Эмбер сама садилась за телефон и с уверенной ухмылкой, естественно, всего за несколько звонков обеспечивала мне причитающуюся скромную комиссию.

16 ноября 1979 года