Вслед за Эмбер

У совместной аренды были преимущества, например можно делать или не делать много чего, но и недостатки тоже: душ забит черной слизью, мыло на веревке все в волосах и вечно пустой холодильник из-за трех прожорливых глоток. Я до сих пор помню ночной голод и что хлеб, который мы покупали, не утолял его, так как это был самый дешевый хлеб, дешевле некуда, он на восемьдесят процентов состоял из воздуха, дырки в нем были такие большие, что можно было дышать через кусок, да что там – даже через два или три. Мы знали это наверняка, потому что однажды, пьяными, попробовали и не задохнулись. Тогда супермаркеты работали допоздна только по пятницам, в такое время по магазинам ходили только маргиналы или подобные нам типы, не менее подозрительные с точки зрения других покупателей.

Это была сумасшедшая, совершенно упадническая жизнь. Я, Бен и Каху отрывались на всю катушку всякий раз, когда у нас было время и желание притащить столько ящиков пива, что машина проседала. Иногда наши мозги так мариновались, что мы делали очень тупые вещи. Однажды у нас закончился газ в баллоне, и мы поставили кастрюлю с водой в камин. Целый час ушел на то, чтобы она вскипела, и еще не пойми сколько, чтобы спагетти сварились (мы проверяли готовность вилкой). Помню, как Каху одной рукой держал дуршлаг над раковиной, а другой вываливал содержимое кастрюли. Оттуда бухнулся скользкий пирог из слипшихся макарон, а на руку Каху хлынул кипяток. Черт. Вот это

глупо! Еще глупее было упаковать Каху в драндулет Бена (тот же, что и в 1979 году, теперь на два года старее) и в совершенном раздрае (один щелчок зажигалки мог превратить наше дыхание в огнеметы) повезти его, орущего от боли на заднем сиденье, в больницу – только Бог знает, на какой скорости и в котором часу (мы-то точно не знали). Он получил ожоги второй степени и три недели не мог работать этой рукой. К тому времени, как Каху вернулся с больничного на мясокомбинат, его коллегу Тамати, верзилу, который был ему как брат, отправили обратно в Самоа, так же как пару лет назад после внезапного рейда депортировали и кузена Тамати. Каху рассказывал, что всякий раз, когда он был слишком измотан, чтобы повесить еще четверть говяжьей туши на крючок, Тамати выбирал момент, когда начальник не смотрел в их сторону, и поднимал тушу вместо него практически двумя пальцами. (Примерно столько у него и оставалось, другие за годы работы он потерял из-за пилы для мяса и костей.)

Иногда мы валялись в квартире едва живые и просто не верили, что матрас может так быстро вращаться, а потом кто-то из нас просыпался в луже собственной рвоты – самая бездарная трата еды в доме, где не завалялось даже хлебной корки. Но в этот период жизни нам не приходилось иметь дело с родителями, был только добряк Билл – молочник лет сорока, носящий фартук поверх шорт. Мы постоянно забывали поставить бутылки, и Билл стучал до тех пор, пока кто-нибудь из нас не вываливался из двери на безжалостно яркое солнце. Было в Билле что-то настолько здоровое, что контрастировало с нашими небритыми мордами, разбросанными пустыми пивными бутылками и картонными коробками из-под вина, мухами, пирующими на жестяных банках, – настоящим всемирным позорищем. В любом случае он не одобрял, что мы, молодые люди, вот так деградируем, и я думаю, именно поэтому так упорно потчевал нас полезным от природы молоком.

Все это время я заглушал мысли об Эмбер, хотя она иногда все еще присутствовала где-то в углу моего сознания, словно богиня, за здоровье которой я пил, не слишком заботясь о собственном. Без сомнения, безделье становилось проблемой, у меня не было регулярной работы в Окленде, как в Париже. Конечно, здесь была телевизионная реклама, но не все выбирали меня в качестве ассистента, да и случалось это не часто. Однажды я ехал по пригороду Окленда Парнеллу, собираясь представить свой сценарий (шансов, что производственная компания выберет его, – один из ста), когда заметил идущую вдоль дорогу худую девушку с длинными светлыми волосами. Я проклял себя за то, что пялился на нее, пытаясь понять, Эмбер это или нет, и, конечно, это была не она. В другой раз на автостраде меня обогнал мотоцикл. Девушка ехала на заднем сиденье за большим парнем, длинные светлые волосы выбились из-под шлема и развевались на ветру. Обрезанные джинсы и сандалии, скорость 100 километров в час. Слишком быстро, чтобы понять, была ли это Эмбер, но маловероятно, поскольку парень показался мне слишком похожим на гангстера. Впрочем, почему меня это вообще должно было волновать?