Вслед за Эмбер

Люди сидели на ступеньках полицейского участка, закутавшись в одеяла, будто провели там всю ночь, – кажется, это были члены экипажа, – и тогда меня осенило, что «Воин радуги» был их домом, где они, собственно, и жили. К середине утра сцену переполнили доброжелатели, которые принесли горячую еду и выпечку, а также термосы с супом и кофе. Жестяные банки быстро наполнялись банкнотами и монетами; одежду жертвовали спонтанно, некоторые снимали ее с себя прямо там. Джанет решительно добавила в общую кучу свое шерстяное пальто, и, поскольку на мне не было ничего такого, что я мог бы ей отдать, я крепко обнял ее, чтобы она не простудилась. Если Эмбер и была неподалеку, я ее не видел, но с тех пор я часто задавался вопросом, присутствовала она там или все же нет, и если да, то видела ли она меня и Джанет вместе или нет. Инстинкт подсказывал мне положительный ответ на оба вопроса.

В начале ноября в будний день я лежал дома на диване и смотрел прямую трансляцию предварительного слушания по делу двух французских агентов (поймали только их из тринадцати или даже больше участников операции). Не то чтобы я бездельничал и пялился в телевизор, вернее, практически так и было, но только потому, что мне прооперировали грыжу, которую я заполучил, помогая подруге Джанет с переездом, и поэтому я все еще был нездоров и «активно восстанавливался». В зал суда репортеров не пускали, но это не мешало им снимать фасад Верховного суда и толпы людей. Если бы Эмбер была среди них, ее трудно было бы не заметить, потому что, даже если камера пронесется мимо тысяч болельщиков на стадионе регби, она будет единственным человеком, выбивающимся из толпы. Высокая, стройная, с эффектными светлыми волосами – просто то, как она себя держала, уже притягивало взгляд.

Фургон без окон в сопровождении полицейских машин с орущими и мигающими сиренами подъехал к толпе журналистов, щелкающих камерами. Обвиняемые прошли, съежившись и укрыв головы, за ними закрылись тяжелые двери здания суда. Внутри два агента признали себя виновными по меньшему, заранее оговоренному обвинению, и через пару минут все было кончено. Шок, ведь я планировал наблюдать за всем этим несколько дней. По мере того как мое разочарование утихало, появилось чувство, что Эмбер тоже смотрит трансляцию, ощущение, что я нахожусь там же, где и она. Я спрашивал себя: не думает ли она случайно обо мне сейчас? Тогда я понял, что мне не на пользу целыми днями валяться дома в постели вот так – с длинной сороконожкой шва через весь живот.

После этой международной саги как-то раз мы с Джанет были в кафе. Лиам хотел заказать кусок киша, и Джанет читала ему лекцию, что он не должен заказывать блюдо, поскольку оно «французское», а «Воин радуги» был взорван «французами». Не пойми меня неправильно, я тоже был в бешенстве от взрывов, но все эти антифранцузские настроения, охватившие страну, а тут еще она, готовая выместить гнев на несчастном ребенке, – я имею в виду, при чем тут Лиам или бедный владелец кафе? В любом случае я сказал ей так, для справки, что некоторые французы осудили нападение: французские журналисты, все те, кто читал их статьи, а еще французские знаменитости и защитники природы, например Жак Кусто, не говоря уже о том знаменитом французском генерале, который борется против ядерного оружия.

– Так что, пожалуйста, не поднимай бунт на корабле! – сказал я.

– Особенно когда рядом французы! – победоносно парировала она.

Лиам сгорбился на своем месте, и, когда его киш наконец принесли, он только слегка поковырялся в нем. Я съел остальное, делая вид, что мне его вкус нравится куда больше, чем на самом деле.

7 февраля 1986 года