Вслед за Эмбер

Не знаю, сколько времени прошло, – я потерял счет времени, – но я наконец сел на пол у телефона, хотел позвонить матери Эмбер; я все еще помнил номер наизусть. Но я никак не мог заставить себя набрать его, я не мог вести себя официально, будто я всего лишь старый друг или знакомый ее дочери, ведь Эмбер была для меня той, кем была. Дата похорон указана в газете. Как они это сформулировали? «Воспевание ее жизни». Оно должно было состояться у ее матери. Лучше всего было бы поехать туда пораньше и тихо сидеть в сторонке. Вряд ли ее мать или даже брат, если он уже вернулся из Лондона, захотят сообщить мне о случившемся. Тем более у них не было моего нового номера. Но даже знай они его, разве позвонили бы? Кого я обманываю?

Если сравнить память с бескрайним бурлящим морем, то этот отрезок времени отмечен флажком, глубоко вбитым в морское дно, и я снова и снова возвращаюсь к нему в ходе одинокого путешествия, кружусь вокруг на маленькой гребной лодке, наблюдаю за грудой наростов у его основания, за потрескавшимся от воды и ветра шестом, а также слежу за тем, чтобы он надежно стоял на месте и я мог в любой момент вернуться в эту точку. Я изо всех сил стараюсь не упускать его из виду, где бы ни находился, в то время как все остальное в моей жизни несется в разные стороны, обдавая меня брызгами перемен. Если бы я только сделал хоть что-нибудь до этой точки… Если бы я только отвел ее в сторону, даже когда это казалось неловким, неправильным или совершенно безумным. Я возвращаюсь к этому месту, продолжаю думать о том, как много других маршрутов через море можно было бы проложить отсюда.

29 августа 1987 года

Я не смог приехать пораньше, как планировал, потому что моя дурацкая машина сломалась по пути. К счастью, я выехал довольно рано, и не зря: у меня было время, чтобы отбуксировать машину на станцию техобслуживания и достать вместо нее другой автомобиль. Так, в старом универсале с позорными панелями под дерево снаружи и затхлым запахом сигарет внутри, я подъехал по длинному пыльному переулку к старой вилле. После смерти Эмбер меня перестали волновать материальные вещи и мнение других людей. Мне больше не было до этого никакого дела. Не раздумывая ни секунды, я выехал на гравийную площадку и затянул жесткий ручной тормоз. Подъезжали самые разные автомобили, пикапы и машины с прицепами для перевозки лошадей. Люди парковались где попало, некоторые прямо у амбара или позади, у стойл. За час на широкой лужайке перед домом собралось около сотни человек, они разговаривали друг с другом. Я посчитал, что наступил подходящий момент пойти и отдать дань уважения.

Подойдя ближе к остальным, я узнал брата Эмбер – Дэниела. Он выглядел так, будто прилетел прямо из Сохо: блестящие черные виниловые брюки в обтяжку, волосы максимально обесцвечены и уложены торчком, словно взбитые сливки. Среди кучки консервативных сельских жителей он казался белой вороной. Он как будто даже подчеркивал это. Хотя, возможно, у него попросту не было времени переодеться или собрать вещи, когда пришлось сесть в первый самолет, чтобы успеть сюда вовремя. Кто знает, да и вообще кому какое дело? Он порхал вокруг, как светская бабочка, похлопывал людей по спинам, а когда они оборачивались, широко раскрывал объятия. Все это время за ним неотступно следовал долговязый парень в синем бархатном костюме с гвоздикой, приколотой к лацкану, – бойфренд, судя по всему.

Несколько минут я стоял на отшибе, потом мне удалось влиться в ряды собравшихся, и я даже перекинулся парой слов с фермером, жена которого сказала, что Эмбер частенько приезжала к ним на хорошенькой золотистой кобыле, когда была «вот такого» росточка. Через некоторое время я заметил младшую сестру Эмбер, девочку лет трех, – слишком маленькую, чтобы понять, почему все эти люди заявились к ним домой. Миссис Диринг цеплялась за Грейси, словно та ее последняя надежда в жизни. Возможно, для матери Эмбер это было все равно что снова взять на руки саму Эмбер, когда та была ребенком. Миссис Диринг разговаривала с парой, и мне пришлось ждать подходящего момента, чтобы выразить свои соболезнования. Благодаря их за приезд и обнимая женщину свободной рукой, она случайно заметила меня и, казалось, была потрясена, словно ей пришло в голову: «Только не этот воздыхатель из прошлого!» или «Какого рожна он сюда приперся?». Затем ее губы искривились, что, по-видимому, должно было означать улыбку, признающую мое присутствие. Я подошел к ней и сказал что-то о том, как мне жаль… но то, как она поднесла руку к горлу, не позволило мне произнести больше ни слова. Несколько секунд мы смотрели друг на друга в мучительном молчании, затем она резко повернулась и быстро ушла.