Вспомнить всё

Глаза филина различали дубовые заросли отчетливо, будто все вокруг залито ярким светом. Миллионы всевозможных объектов лежали на месте, не шевелясь, но вскоре Билл заметил неподалеку движение: сквозь лес крался какой-то зверек. Учуяв поживу, филин свернул к нему, однако зверек, ни о чем не подозревая, не слыша ни звука, беспечно вышел из зарослей на полянку.

Секунду спустя филин проглотил его и полетел дальше.

«Прекрасно, – подумал Билл. – И ведь это еще не все. Охота всю ночь напролет, купания под дождем, долгий, спокойный сон… Может, он и есть самое лучшее? Пожалуй, да».

– Фергюссон, – заговорил он, – не позволяет работникам пить: выпивка запрещена его верой, не так ли? Хоппи, откуда свет? Что это, сам Господь Бог? Ну, понимаешь, как в Библии. То есть там что же, все правда?

Филин заухал.

Тысячи умерших внутри бормотали, шумели без умолку, наперебой требовали внимания, а Билл слушал их, слушал и повторял за теми, кого считал подходящими.

– Ты, мерзкий уродец, слушай сюда, – проверещал он. – Наверх ни ногой. Здесь, в подвале, бомбы нам не страшны. А вот тех, кто сейчас наверху, ждет гибель. Будь здесь. Займись делом. Расчищай. Для них. Место.

Испуганный филин захлопал крыльями, взмыл ввысь, пытаясь удрать от Билла, но Билл продолжал прислушиваться, искать, выбирать.

– Наверх ни ногой, – повторил он.

Впереди снова показались огни: описав круг, филин, не в силах сбежать, поневоле вернулся к домику Хоппи. Теперь Билл правил хищником, как хотел. Круги сужались, смыкались…

– Ни шагу отсюда, баран безмозглый, – велел Билл. – Ни шагу.

В отчаянии филин прибег к обычному приему – выхаркнул Билла, избавившись от нежеланной добычи, и Билл, изо всех сил стараясь поймать восходящий ток воздуха, полетел вниз. Рухнув на мягкий, густо поросший травой перегной, он с жалобным писком, точно мяч, скатился на дно какой-то ямки.

Тем временем освободившийся филин поспешил скрыться в ночи.

– Обратим же к происходящему взор человеческого сострадания, – лежа в ямке, заговорил Билл голосом проповедника из давнего прошлого, обращающегося к общине прихожан, в которой некогда состояли и Хоппи, и Биллов отец. – Мы сделали все это сами, и видим перед собою лишь результаты глупости, безмерной глупости рода людского.

Оставшийся без глаз филина, видел он крайне смутно: казалось, как только безукоризненно яркое освещение угасло, весь мир вокруг сузился до полудюжины темных силуэтов – силуэтов ближайших деревьев, а еще…

Еще невдалеке, на фоне ночного неба, виднелся силуэт домика Хоппи.

– Впустите меня, – с трудом шевеля губами, взмолился Билл и принялся кататься от края к краю ямки, пока рядом не зашуршали палые листья. – Впустите… хоть кто-нибудь!

Вспугнутый его голосом, неведомый ночной зверек опасливо отпрянул прочь.

– Впустите, впустите, впустите, – без умолку твердил Билл. – Мне нельзя долго здесь оставаться… умру ведь… Эди! Эди, где ты?

Нет, Эди он нигде поблизости не чуял. Чуял только фокомелика в домике, темневшем на фоне неба.

Поразмыслив, Билл кое-как, вперевалку, покатился к дому.

С утра, чтобы, воспользовавшись передатчиком, связаться с больным в небесах, с Уолтом Дэнджерфилдом, к Хоппи Харрингтону заглянул доктор Стокстилл. Передатчик, несмотря на столь ранний час, оказался включенным, в комнатах там и сям горели лампы. Не на шутку озадачившись, доктор Стокстилл постучал в дверь.

Из-за распахнувшейся двери наружу выглянул Хоппи Харрингтон, подкативший к порогу в коляске-фокомобиле. При виде доктора Хоппи странно насторожился, замер в дверях, с опаской воззрившись на гостя.

– Хочу попробовать еще разок, – пояснил доктор Стокстилл, прекрасно понимая всю безнадежность затеянного, но не желая бросать дело на полпути. – Не возражаешь?

– Конечно нет, сэр, – откликнулся Хоппи.

– Дэнджерфилд еще жив?

– Да, сэр. Умер бы, я бы знал, – ответил Хоппи, отъезжая в сторону и впуская доктора в дом. – Там он, у себя, наверху.

– Что стряслось? – полюбопытствовал Стокстилл. – Похоже, ты с вечера на ногах.

– Так и есть, – подтвердил Хоппи. – Осваиваюсь, учусь управляться со всем этим хозяйством. Нелегкое, однако, дело, – пожаловался он, пустив фокомобиль по кругу.

Управление коляской явно занимало все его мысли, но тем не менее мобиль тут же зацепил край стола.

– Ну вот, опять оплошал, – прокомментировал Хоппи. – Прошу прощения. Я не нарочно.

– Странный ты нынче какой-то, – заметил Стокстилл. – Сам на себя не похож.

– Я не Хоппи Харрингтон. Я – Билл Келлер, – признался фокомелик, указывая автономным протезом в угол. – А Хоппи вон там. Теперь это он и есть.

В углу лежало нечто округлое, наподобие комка засохшего теста нескольких дюймов в обхвате. На фоне мертвенной бледности странно человекоподобного личика зиял темной дырой разинутый, застывший в безмолвном крике рот. Подойдя ближе, Стокстилл наклонился и подобрал крохотное, сморщенное тельце.