Вспомнить всё

– Вот это необходимо как можно скорее доставить в комкварт Куэйла, – объяснил он полицейскому чину. – Вернется домой, найдет и получит подтверждение своим фантазиям. Таков наш СТР, стандартный технологический регламент.

С этим он, слегка поежившись, хмыкнул. Сердце его – в который уж раз – сжалось от безотчетной тревоги. Как-то там Лёве с Килером? Все ли у них в порядке?

Настольный селектор зажужжал зуммером.

– Извините, что отвлекаю от дел, мистер Макклейн, но тут такое наружу вылезло, – зазвучало из динамика.

Узнав голос Лёве, Макклейн остолбенел, замер, не в силах произнести ни слова.

– Пожалуй, без вашего присутствия не обойтись. Куэйл, как и в прошлый раз, под наркозом, на наркидрин отреагировал штатно, сейчас без сознания, вполне восприимчив, но…

Макклейн, не дослушав, вскочил и во всю прыть рванул к процедурной.

Дуглас Куэйл, размеренно, неторопливо дыша, сомкнув веки, лежал на санитарной кушетке. Казалось, присутствие окружающих он если и воспринимает, то крайне смутно.

– Мы только-только начали его допрашивать, – заговорил Лёве, бледный как полотно, – чтобы разобраться, где именно разместить экстрафактические воспоминания насчет того, как он в одиночку спас Землю, и, вот странное дело…

– Они велели никому о них не рассказывать, – глухо, невнятно пробормотал Дуглас Куэйл в глубоком наркотическом сне. – Таково было одно из условий… мне об этом и помнить-то не полагалось, но разве такое забудешь?

«Да, такое, конечно, забыть нелегко, – отрешенно подумал Макклейн, – но ты прекрасно справлялся… вплоть до этой минуты».

– Даже свиток мне на прощанье вручили. Благодарственную грамоту, – в забытьи бормотал Куэйл. – Дома, в комкварте спрятана. Хотите, могу показать…

Вздохнув, Макклейн обернулся к полицейскому чину, ворвавшемуся в процедурную следом.

– Знаете, я бы на вашем месте и думать забыл о его ликвидации, – сказал он. – Стоит ему погибнуть, они вернутся.

– А еще они подарили мне невидимую волшебную палочку, уничтожающую все живое, – бормотал Куэйл, крепко сомкнув веки. – Она-то и помогла расправиться с тем человеком, по чью душу вы посылали меня на Марс. В столе лежит, в ящике… там же, где и коробочка с марсианскими аскаридами да засохшими водорослями…

Офицер полиции Интерплана, не говоря ни слова, развернулся и вышел из процедурной.

«Ну, а вещицы-доказательства можно с чистой совестью разложить по пакетам, – подумал Макклейн, обреченно, нога за ногу, направившись к себе в кабинет. – Особенно благодарственное письмо от генерального секретаря ООН. В конце концов…»

В конце концов, настоящее, очевидно, не заставит себя долго ждать.

Не суди по обложке

– Нет, мисс Хэнди! Нет, нет и нет! Видеть его не желаю, – раздраженно ответил пожилой, несговорчивый до упрямства президент «Обелиск Букс». – Книга уже в типографии, и если в текст вкралась ошибка, исправлять что-либо поздно. Поздно!

– Но, мистер Мастерс, сэр, ошибка крайне серьезна, – возразила мисс Хэнди, – если, конечно, он прав. Мистер Брандис утверждает, что из-за нее вся глава целиком…

– Да, я читал его письмо, – оборвал ее Мастерс, – и по видеофону с ним разговаривал, и прекрасно помню, что он там утверждает!

Подойдя к окну кабинета, глава «Обелиск Букс» обвел задумчивым взглядом безводный, испещренный оспинами кратеров марсианский пейзаж – тот самый, которым имел сомнительное удовольствие любоваться далеко не первый десяток лет.

«Пять тысяч экземпляров, – подумал он. – Пять тысяч экземпляров отпечатаны и переплетены, причем половина – в кожу марсианского вуба с золотым тиснением. В самый изысканный, самый дорогой материал, какой только удалось отыскать. Себестоимость издания уже взлетела до небес, а тут… только этого не хватало!»

В гневе схватив со стола экземпляр «De Rerum Natura» – философской поэмы Лукреция «О природе вещей», пересказанной с благородной латыни величавым, возвышенным слогом Джона Драйдена, Барни Мастерс принялся листать белые, точно снег, страницы.

«Кто бы мог ожидать, что на Марсе найдется хоть один человек, так хорошо знакомый с текстом этой древней философской поэмы?» – с досадой размышлял он.

Увы, человек, сию минуту торчавший в приемной, являл собой лишь одного из восьмерых, не поленившихся написать либо позвонить в «Обелиск Букс» по поводу спорного отрывка.

Спорного? Да нет, какие тут могут быть споры: все восемь местных филологов-латинистов совершенно правы. Вопрос в другом: как бы отвязаться от возмущающихся без шума и пыли, да чтобы каждый навек позабыл о досадной путанице в новом издании «Обелиск Букс»?

– О'кей, пусть войдет, – сказал Мастерс секретарше, нажав кнопку селектора.

Пусть войдет… иначе ведь до победного не уймется. С такого буквоеда станется просидеть под дверью хоть до полуночи: ученые – вообще народ исключительно терпеливый.

Дверь распахнулась, и на пороге возник рослый седовласый человек в старомодных, на терранский манер, очках, с портфелем в руке.

– Благодарю, мистер Мастерс, – заговорил он, войдя в кабинет. – Позвольте я объясню вам, сэр, почему наша организация придает ошибке подобного рода столь большое значение.