Встречи с замечательными людьми

К концу дня на обоих берегах появилась масса палаток, устроенных из чего попало, и дымилось множество костров, и после весело проведенного с музыкой и пением вечера большинство пассажиров осталось ночевать на берегу.

Наутро жизнь пассажиров началась так же, как и накануне. Одни разводили костры и варили кофе, другие кипятили воду для зеленого чая, третьи отправлялись на розыски саксаула, приготовлялись удить рыбу, переправлялись в лодках на пароход и обратно, перекликались с парохода на берег или с одного берега на другой, и все делалось спокойно, не спеша, так как знали, что, когда будет возможно двинуться дальше, большой пароходный колокол за час зазвонит и все успеют вернуться на пароход.

В том отделении парохода, в котором устроились мы, поместился рядом с нами один старик сарт.

Видно было, что он из богатых, так как в числе своих вещей он имел много мешков с деньгами.

Не знаю, как теперь, но в то время в Бухаре и в соседних с нею государствах никакой крупной монеты не было.

Тогда в Бухаре единственно крупной монетой была так называемая «таньга» – неодинаково отрубленные кусочки серебра, которые равнялись приблизительно половине французского франка.

Сумму больше пятидесяти франков надо было уже носить непременно в специальных мешках, что было, особенно для путешественников, очень стеснительно.

Если имелись в этой монете тысячи и если приходилось их возить с собою, то буквально требовались десятки верблюдов или лошадей, чтобы перевозить деньги с места на место.

В очень редких случаях употреблялся следующий способ:

Имеющееся количество таньги давалось какому-нибудь бухарскому еврею, а тот давал записку к своему знакомому, тоже еврею, живущему в том месте, куда надо было ехать, и последний, с вычетом суммы за хлопоты, возвращал то же количество таньги.

Итак, у города Кирки, последнего пункта плавания нашего парохода, мы сошли с него и, пересев на нанятый «кобзырь»[9], отправились дальше.

И вот, когда мы отъехали довольно далеко от Кирки, во время одной остановки уже за Термезом, когда профессор Скрыдлов вместе с рабочими сартами сошел с кобзыря и пошел в недалеко находящийся кишлак за провизией, к нашему кобзырю подошел другой кобзырь с пятью сартами, и они, не говоря ничего, начали выгружать со своего и нагружать на наш двадцать пять больших мешков, наполненных таньгой.

Я не сразу понял, в чем дело; только после того, как перегрузка была окончена, я со слов самого старшего из них понял, что он был пассажир того же парохода, на котором и мы ехали, и когда все слезли и на нашем месте остались эти мешки с таньгой, он, уверенный, что они забыты нами, узнав, куда мы отправились, решил скорее догнать нас и отдать нам, очевидно, по рассеянности забытую таньгу, и тут же добавил, сказав:

– Я решил непременно догнать вас, так как и со мною раз в жизни это самое случилось, и потому я очень хорошо понимаю, как плохо очутиться в чужом месте без этой заготовленной таньги, а мне, – продолжал он, – ничего, что на одну неделю опоздаю в свой кишлак: буду считать, что наш пароход лишний раз сел на мель!

Я не знал, как ответить и что сказать этому чудаку; все это было слишком неожиданно для меня, я мог только притвориться плохо понимающим по-сартски и ждать возвращения профессора, а пока стал угощать его и сопровождавших его рабочих водкой.

Увидя возвращающегося Скрыдлова, я немедленно поплыл к нему навстречу, якобы помочь ему перегрузить провизию, и рассказал, в чем дело.

Мы решили не отказываться от этих денег, но непременно узнать адрес этого еще не испорченного человека, желая послать ему в благодарность за его труды «пешкеш», а деньги потом передать ближайшему посту русской пограничной стражи с указанием названия парохода и времени его последнего рейса, а также по возможности подробно объяснить им всякие факты, могущие послужить к выяснению личности ехавшего с нами сарта, забывшего на пароходе эти мешки с таньгой.

Так мы и поступили.

Вскоре после этого случая, кстати сказать, на мой взгляд, никогда в среде современных европейцев не могущего произойти, доплыв до знаменитого города, связанного с именем Александра Македонского, ныне превращенного в обыкновенный афганский форт, мы окончательно сошли на землю и, войдя в заранее обдуманные роли, дальше уже продолжали наш путь пешком.

Проходя из одной местности в другую, сталкиваясь с людьми разных группировок, мы наконец дошли до центрального поселения «афридиев», считающегося сердцем Кафиристана.

Дорогой мы всюду выполняли все, что требовалось от дервиша и Сеида, т. е. я пел по-персидски религиозные стихи, а профессор, как говорится, «с-грехом-пополам» отбивал на «бубне» соответствующий ритм и собирал в нем подаяния.