Встречный огонь

— Не надо. Я и сам это сделаю, — сказал председатель. Он взял руку девушки в свою, накрыл теплой ладонью и так посмотрел на ее обветренные губы, что она в смущении опустила глаза. — До свиданья…

Если Банзара Бимбаевича долго не было, ей становилось тревожно, казалось, что с ним что-то случилось. А когда он приезжал, Дарима уже не скрывала своей радости.

Весной в мелколесье Хулэрэгтинской пади, где от запаха черемухи кружилась голова, Банзар Бимбаевич поцеловал Дариму, как невесту.

Потом, когда прошла осенняя страда и наступили первые заморозки, когда во дворах колхозников Ганги тут и там заблеяли овцы, а над улусом поплыли веселые дымки из труб, Дарима, как хозяйка, открыла ставни дома председателя и заставила окна, долго не видевшие света, улыбнуться.

7

От дыма солнце как будто сжалось, куда-то спрятало свои рыжие лучи — можно смотреть на него не мигая. Лучей нет, а печет.

«Ого, как высоко поднялось!..» — Бутид-Ханда припустила бегом: только что она услышала сигнал сбора — кто-то бил по лемеху плуга. Со двора правления колхоза, где толпился народ, летел разноголосый шум.

Едва Бутид-Ханда приблизилась к женщинам, сидевшим на завалинке, как навстречу ей вывернулся из-за угла длинноногий Бальжинима:

— А, пришла, красавица… Долго же ты спишь.

Он насмешливо покосился на узелок в ее руках и пошел дальше, в толпу ребят, расталкивая их острыми локтями.

«Жердь долговязая… Так и норовит задеть», — со злостью подумала Бутид-Ханда, глядя лесничему в спину. Кому-кому, а ей-то было нелегко вырваться из дома.

— Где же ты своего мальца оставила? — стали расспрашивать ее женщины.

Бутид-Ханда увидела Балбара. И хотя старалась не смотреть в ту сторону, где вели мужской разговор, чувствовала, как любопытные взгляды на мгновение связали их обоих. Она вытерла платком разгоряченное лицо и стала с улыбкой рассказывать женщинам, как сынишка не отпускал ее, как он ревел — просился, чтобы взяла с собой.

За спиной Бутид-Ханда услышала грубый голос Гунгара:

— Он в самое время подоспел к нам. Видали? Пожар тушить приехал…

Парни захохотали, а Бутид-Ханде стало неловко. Она снова потянулась за платком, чтобы вытереть пылающие щеки. В это время от гаража отделились и поползли на дорогу два трактора, выбрасывая сизую гарь и оставляя за собой под плугами вывороченные комья земли. В их оглушительном реве потонули сразу все звуки.

Заметив Володю Дамбаева, стоявшего у крыльца со своим дедом, Бутид-Ханда подошла к ним и кивнула. Она спросила у Володи, почему людей не отправляют на пожар, кого ждут, но из-за шума тракторов Володя ничего не услышал, только показал на свои уши: оглох он от этого шума. И только когда дробный стук моторов стал отдаляться и затихать, сказал, с улыбкой глядя на своего деда:

— Вот уговариваю дедушку идти домой, а он не хочет…

Дед Гатаб стоял нахохлившись, на плече у него висел мешочек с едой.

— Ладно, ладно… Молодой еще уговаривать. — Старик пожевал табак и выплюнул желтый сгусток на землю. — Евсей Данилович лучше тебя знает, — добавил он, увидев идущего к ним парторга.

— Что у вас такое? — спросил парторг, здороваясь с дедом за руку, а когда Володя объяснил ему, в чем дело, нахмурился.

— Да, аба[6], вам не надо идти с нами. Дорога длинная. Да и на пожаре нелегко будет — дым, огонь. Заболеть можно…

Старик, приложив ладони к ушам, слушал парторга и кивал, выражая согласие, но когда дослушал до конца, рассердился и даже стукнул палкой об землю:

— Что вы оба заладили — не ходи да не ходи?.. Это все ты, шолмос[7], за меня стараешься. — Он с досадой посмотрел на внука: — Не вашими ногами буду ходить. Поняли?

Он повернулся и зашагал от них прочь, поправляя на плече свой кожаный мешочек и помахивая палкой.

— Пусть идет, — смеясь сказал парторг. — Что ты будешь делать с ним? — Его развеселило упорство старого Гатаба.

Дарима, сидевшая на крылечке амбара, оторвалась от книги и следила за Бутид-Хандой.

Бутид-Ханда — полная, румянец во всю щеку, и поет она — заслушаешься. Хотя трудно ей одной без мужа, никогда не жалуется на свои беды. Гордая…

В улусе про нее ходили разные слухи. Поговаривали, будто к ней Гунгар заглядывал, пользуясь отлучкой жены. Не раз стучался в окна и двери, но напрасно. Прошлой весной Бальжинима подкатывался. Еле-еле ноги унес. Потом долго ходил ссутулившись. А когда его спрашивали, что с ним, наигранно веселым тоном отвечал:

— Да вот, черт побери, упал с коня!

Но люди-то догадывались, как он «упал». Если бы его пегий брыкался, Бальжинима уже давно бы вытянул свои длинные ноги.

В прошлом году, говорили, из соседнего улуса к ней заявились сваты. Бутид-Ханда взяла своего маленького Бадарму и ушла к соседям.

Сватами были два старика. Уж так они просили показать им невесту, так уговаривали отца Бутид-Ханды познакомить ее с тем, от кого они посланы, что жалко было на них смотреть… «Овдовел он. Хороший, очень хороший человек. А жена-то умерла у него», — рассказывали они, сокрушаясь.

«Что ж, — думал отец Бутид-Ханды, — отдавать дочку за пожилого вдовца только потому, что она в девках ребенком обзавелась? Пусть другую поищут…»