Вторая мировая война. Ад на земле

Война разделила народ на тех, кто воочию видел ее ужасы, и тех, кто оставался дома. «Порой и люди в форме не очень-то старались, – писал офицер армии, а впоследствии агент Управления спецопераций Джордж Миллар, заслуживший в пору войны немало боевых наград. – Те герои, о которых трубила британская пресса, составляли жалкое меньшинство на фоне огромного множества солдат, моряков и пилотов, цеплявшихся за сравнительно комфортную службу на родине или за рубежом»²¹. В декабре 1943 г. канадец Фарли Моуэт писал родным с фронта близ Сангро в Италии: «Ужасная правда заключается в том, что мы теперь принадлежим разным мирам, существуем в разных измерениях, и я уже плохо знаю вас, я помню лишь, какими вы были. Хотел бы я передать это горестное одиночество, полный разрыв с прошлым, ощущение, будто находишься в совершенно чуждом тебе месте. Из всего, что нам приходится переносить, это самое мучительное, да еще пожирающий внутренность червь примитивного страха»

²².

Герцог Веллингтон справедливо замечал: «Не каждый, кто носит форму, герой». В каждой армии солдаты, побывавшие на передовой, выражают презрение к гораздо более многочисленным тыловикам – к тем, чьи, несомненно, полезные функции не предусматривают риска. На долю пехоты выпало 90 % всех понесенных армией потерь. Для американского или английского солдата, ступившего на берег Франции в июне 1944 г., вероятность погибнуть или получить тяжелое ранение до окончания этой кампании составляла 60 %, для офицера – 70 %. Танкисты и артиллеристы подвергались значительно меньшему риску, а для огромного обоза и специалистов тылового обеспечения статистика потерь не превышала обычного уровня несчастных случаев на мирном производстве.

Тяжелую психологическую травму наносили солдатам артобстрелы. «Артиллерийский снаряд летит в тебя со всей грубой откровенностью, отнюдь не с вкрадчивым звуком», – утверждал Юджин Следж, описывая свои испытания на Пелелиу:

«Когда заслышишь издали свист приближающегося снаряда, каждый мускул в теле сжимается. Я цеплялся за землю, как будто это помогло бы мне удержаться, спастись. Злобный свист все ближе, зубы непроизвольно скрежещут, во рту пересохло, глаза сощурились, я обливаюсь потом, дыхание сделалось коротким и прерывистым, страшно сглотнуть – кажется, что подавишься и задохнешься. Я молился, порой вслух. Такая беспомощность, беззащитность. Артиллерия – изобретение самого дьявола. Свист, потом визг и вопль огромного стального снаряда разрушения – воплощение неистовой ярости, зла в чистом виде. Квинтэссенция бесчеловечности, жестокости человека по отношению к собратьям. Я страстно возненавидел артиллерию. Погибнуть от пули – чистая, почти хирургическая смерть. Но снаряд разрывает, размалывает тело, и заранее терзает разум этим образом так, что того гляди лишишься рассудка. Каждый пролетевший мимо снаряд оставлял меня измученным и бессильным»²³.

Труднее всего солдатам давалось вынужденное бездействие под обстрелом. «Дайте парню винтовку или ручной пулемет, и, как бы он ни был напуган, он с чем угодно справится, – писал капитан Аластер Бортвик из Пятого шотландского полка. – Но оставьте его бессильным в окопе, и с каждой минутой ему все труднее будет переносить смертельную угрозу. Страх пропитывает все, а невозможность действовать только усиливает страх»²⁴

.

Особый ужас внушал солдатам минометный огонь. Этот звук, по их мнению, был похож на глухие удары выбивалкой по ковру. Бомбы взрывались в деревьях над головами солдат, разлетались металлические осколки и не менее смертоносные деревянные занозы. Питер Уайт от души пожалел одного из своих солдат, застигнутого таким обстрелом: