Вторая мировая война. Ад на земле

Большая часть армии тем временем ожидала, пока ее возьмут в плен. Лейтенант Жорж Фридман, в мирной жизни философ, писал: «Ныне у многих французов я не вижу ни следа скорби о несчастиях их страны. Я наблюдал лишь облегчение, самодовольное, порой даже радостное, низменное атавистическое удовлетворение при мысли, что для нас война окончена, а до других нам и дела нет»⁵⁰

. Французские правые аплодировали приходу Петена к власти. Один из приверженцев маршала писал другу: «Наконец-то мы победили». Самого Петена, объезжавшего после заключения перемирия страну, повсюду встречали огромные, истерически приветствовавшие его толпы. Людям казалось, что нацисты не причинят им такого зла, какое принесла бы затянувшаяся безнадежная война. И надолго остались в сердцах французов зависть, горечь, ожесточение против англичан: их-то Черчилль сумел, вопреки очевидной вроде бы реальности, привести к совершенно иному убеждению.

Завоевание Франции и Нидерландов обошлось Германии в 43 000 убитых и 117 000 раненых; Франция потеряла около 50 000 убитыми, Британия – 11 000; 1,5 млн оказались в немецком плену. Британцам повезло вторично – еще одно чудесное избавление, еще один Дюнкерк⁵¹

. После эвакуации Экспедиционного корпуса Черчилль принял этически верное, хотя с военной точки зрения нелепое решение – направить на Континент подкрепление, чтобы укрепить пошатнувшуюся решимость французского правительства. В июне через Ла-Манш переправились две плохо снаряженные дивизии и присоединились к остаткам британской армии на том берегу. После заключения перемирия немцы были так заняты, что удалось эвакуировать в Англию через северо-западные порты Франции почти 200 000 человек, потеряв лишь несколько тысяч из них. Черчиллю повезло: последствия предпринятой им авантюры не обрушились ему на голову.

Посол Великобритании во Франции сэр Рональд Кэмпбелл после коллапса написал нечто вроде надгробной речи: «Я сравню Францию с человеком, который оглушен внезапным ударом и не успевает подняться, а противник тем временем наносит добивающий удар»⁵²

. И десятилетия после поражения Франции шли напряженные споры о причинах такого исхода, в том числе и о вырождении нации. Летом 1940 г. епископ Тулузский громыхал: «Достаточно ли мы страдали? Достаточно ли молились? Покаялись ли в шестидесяти годах общенационального отпадения от Бога, в шестидесяти годах, когда французский дух проходил через все современные извращения, когда французская мораль приходила в упадок, когда чудовищно разрасталась анархия?»⁵³

Современные стратегические игры, воспроизводящие события 1940 г., часто заканчиваются поражением немцев. На этом основании некоторые историки отказывают признавать триумф Гитлера неизбежным – его-де можно было предотвратить. Невозможно согласиться с подобной точкой зрения. В последующие годы немецкая армия неоднократно подтверждала свое преимущество перед союзниками, которым удавалось побеждать только при существенном перевесе в живой силе, танках и поддержке с воздуха. Вермахт обладал напором и энергией, несравнимыми с тем, что демонстрировали в 1940 г. союзники. Вопреки популярному мифу, немцы не имели детального плана покорения Франции в ходе блицкрига, то есть «молниеносной войны». Немецкие командующие, в частности Гудериан, вдохновенно воспользовались ситуацией – и результат превзошел самые смелые их ожидания. Если б французы двигались быстрее, а немцы медленнее, исход кампании оказался бы другим, но само по себе такое рассуждение не имеет смысла.

В 1940 г. у немцев не было необходимости отвлекать значительные силы на Восточный фронт, как в 1914 г., когда Франция воевала в союзе с Россией. Несмотря на несомненное превосходство немцев в воздухе, поражение союзников было обусловлено не столько материальными, сколько моральными причинами: за редкими исключениями реакции союзников недоставало уверенности. Уинстон Черчилль едва ли не единственный – как среди англо-французского руководства, так и среди солдат на поле боля – проявлял готовность сражаться до последнего человека. Французские генералы и политики, напротив, предпочитали рационалистический подход: они установили предельный ущерб для населения и инфраструктуры, на который готовы пойти, прежде чем склониться перед чужеземным завоевателем, как уже неоднократно в истории склонялась Франция. Мало кто из французских солдат был готов жертвовать собой во имя отечества, поскольку у них не было доверия ни к руководству, ни к командованию: между 1920 и 1940 гг. в стране сменилось 42 слабых правительства. Уже 18 мая Гамелен писал: «Французский солдат, вчерашний обыватель, не верит в войну… Он склонен без устали критиковать каждого, кто обладает хоть крупицей власти, он не получил того морального и патриотического воспитания, которое подготовило бы его к участию в драме национальных судеб».