Вторая мировая война. Ад на земле

Ирен Немировски задним числом, в 1941 г., объясняла катастрофу так: «Годами действия некоего социального слоя во Франции определялись исключительно страхом. От кого ждать меньше всего неприятностей (не абстрактных, а прямо сейчас, в виде пинков и затрещин)? От немцев? От англичан? От русских? Немцы их разбили, и они тут же забыли трепку: теперь немцы будут их защищать. Поэтому они за немцев»⁵⁴

. Мало кто из французов в 1940 г. и позднее последовал примеру десятков тысяч поляков, которые продолжали борьбу за пределами своей вынужденной капитулировать родины. Лишь в 1943–1944 гг., когда стала очевидна скорая победа союзников, а немецкое иго сделалось невыносимым, французы начали оказывать англо-американцам существенную поддержку. В ту пору, когда Англия сражалась в одиночку, французская армия и французский флот активно сопротивлялись войскам Черчилля всюду, где сталкивались с ними, и даже среди тех, кто не стал бороться против англичан, очень немногие встали на их сторону. Например, французский авианосец Bearn с драгоценными американскими истребителями на борту предпочел с июня 1940 г. по ноябрь 1942 г. укрываться в гавани французской колонии Мартиники.

В числе испуганных зрителей французской катастрофы был и Сталин. Молотов, как подобало, телеграммой поздравил Гитлера со взятием Парижа, но в глубине души московское правительство было напугано триумфом наци. Советский Союз рассчитывал на затяжное кровопролитие на Континенте, которое ослабит и западные державы, и Германию. Позднее советский дипломат в Лондоне позволил себе неосторожное замечание: в большинстве стран мира сопоставляли потери союзников и немцев, но Сталин складывал их, подсчитывая собственный перевес. Никита Хрущев описывал неистовство Сталина при известии о капитуляции Петена: «Сталин очень разволновался, разнервничался. Редко мне доводилось видеть его в таком состоянии. Обычно на заседаниях он не сидел на стуле, он расхаживал, а в тот раз буквально бегал по комнате и страшно ругался. Он проклинал французов, проклинал англичан: “Как это они позволили Гитлеру побить их?”»⁵⁵

Вероятно, Сталин понимал неотвратимость войны с немцами, но рассчитывал на два-три года отсрочки. Он приступил к массированному перевооружению армии, но до завершения этой реформы было еще далеко. Сталин полагал, что советско-германский пакт слишком выгоден Гитлеру, чтобы тот нарушил его, по крайней мере до тех пор, пока не совладает с Англией. Немцы пользовались северными портами России, огромное количество зерна, продуктов и нефти текло из Советского Союза в рейх. Даже после капитуляции французов Сталин, опасаясь рассердить своего грозного соседа, воздерживался от строительства существенных оборонных сооружений на западной границе. Пока что он пользовался моментом для новых территориальных приобретений. В то время как глаза всего мира были прикованы к Франции, он аннексировал государства Балтии, и за год НКВД провел там свирепые чистки и массовые депортации. Сталин также отнял у Румынии Бессарабию, которая с 1812 по 1919 г. входила в состав России, и прихватил Буковину. По меньшей мере 100 000 румын (а может быть, и до полумиллиона) переправили в Центральную Азию на заводы взамен русских рабочих, мобилизованных в армию. События на Западе привлекали всеобщее внимание, и разве что министры иностранных дел замечали кошмар, учиненный Сталиным на Востоке, – в этом смысле победы Гитлера играли на руку Сталину. Тем не менее глава Советского Союза распознал в гитлеровском триумфе опасность не меньшую для его народа, чем для сокрушенных западных держав.

Италия вступила в войну на стороне Гитлера 10 июня, движимая беззастенчивым желанием урвать свою долю добычи. Бенито Муссолини, как и большинство его соотечественников, боялся Гитлера и не любил немцев, но не устоял перед искушением недорогой ценой приобрести какие-то территории в Европе и в африканских колониях союзников. Поведение Муссолини вызывало насмешки и среди его врагов, и среди сподвижников: он присоединился к Гитлеру, потому что мечтал о победах, которых не мог бы достичь в одиночку, мечтал о трофеях в обмен лишь на символическое кровопролитие. Перед своими приближенными он в мае и июне 1940 г. неоднократно выражал надежду, что до подписания мира с союзниками погибнет тысяча итальянцев, от силы две, и Италия получит все, чего желает⁵⁶.