Вторая попытка

Генерал Астаров сделал пометку, – выяснить, читал ли свои лекции фигурант на общественных началах или же ему были заплачены полагающиеся по прейскуранту деньги, – заказал у секретарши по селектору чашечку кофе и с истинно чекистским стоицизмом разрешил свои колебания в пользу должного.

В этом разделе составитель личного дела почему-то пренебрег своими алфавитными принципами, расположив сигналы абитуриентов по градусу возмущения и неприятия, которые те или иные высказывания лектора вызвали у лучших, то есть самых идейных представителей данной аудитории. Первыми шли инсинуации в адрес Пушкина, далее – по путанной логике чувств и предпочтений, то есть в произвольной последовательности.

Генерал Астаров отставил допитую кофейную чашечку и попытался вообразить себе Салтыкова без Щедрина. Не получилось. Тогда он решил зайти с другого конца и попробовать представить Щедрина без Салтыкова. С аналогичным, вполне ожидаемым результатом. Все-таки на историческом факультете пединститута, заочным выпускником которого генерал Астаров являлся, упор делали отнюдь не на русской литературе. Вот если бы речь шла о Голенищеве-Кутузове или Бонч-Бруевиче, то никаких сверхусилий от него не потребовалось бы: за милую душу – и Голенищева без Кутузова, и Бонча без Бруевича, и даже Антонова без Овсеенко представил бы, вообразил, обрел и оприходовал…

Генерал почувствовал, что его заносит куда-то в сторону от служебной стези: прямой, двусмысленной, чекистской. С чего бы это? Вроде бы выспался. Вроде бы с потреблением кофе идет по обычному графику, без недобора[205]. Может, резкая смена часовых поясов, климата, меридианов и параллелей дает себя знать? Давление, будь оно неладно, опять подскочило?

Астаров выбрался из-за стола, прошел к окну, полюбовался привычной картиной заснеженного парка через дорогу, помассировал себе шею. Поморщился: нет, пока что этот вундеркиндистый юнец не тянет на особую папку. Да, на язык невоздержан, да, нарывается, да, оскорбительно непосредственен в своем каком-то стихийном антисоветизме, но этого недостаточно. По таким параметрам пришлось бы еще папок десять особых заводить. Значит, надо читать дальше… Генерал взглянул на часы: сорок минут до обеда. Посмотрел, прикидывая, на толщину оставшихся материалов в личном деле юнца и поспешил вернуться за стол: если не отвлекаться, то до обеда успею…

Так, контакты. Профессор Гахапаров… Это не интересно, скорее всего литературные посиделки… Еврейский раввин Борис Лившиц… Богословские споры вели, не иначе. Этот Лившиц горазд поболтать… Некто Лесневский, кандидат исторических наук, доцент Ленинградского университета… Американский интурист Кон Марч… Французский спюрк Марсель Кароян… Значит, коллеги из Второго управления уже взяли его на заметку… Случайная встреча с отцом и компанией его сослуживцев во время обеда в ресторане «Ванадзор»… Генерал закурил и решительно двинулся в глубь папки к распечаткам показаний подслушивающих устройств.

Время поджимало, неумолимо приближаясь к часу режимного приема пищи. Обострять свой застарелый гастрит Астарову совершенно не хотелось. Поэтому от медленного вдумчивого чтения пришлось перейти к чтению беглому, полагаясь на свой тренированный глаз и профессиональное чутье: уж они-то ничего заслуживающего внимания не пропустят.

Встреча с Лесневским, как и следовало ожидать, была посвящена истории. Конкретнее – истории России. Еще конкретнее – ее историческим героям, о которых Максим Горький будто бы сказал, что выдуманы они нами нелепо и неудачно. (Генерал немедленно записал на листке с пометками: поручить Пименову найти это высказывание Горького. Слегка задумался над записанным, вспомнил, просиял и, зачеркнув дилетантское «найти», вписал сверху узкопрофессиональное «атрибутировать».)

Злостный фигурант тем временем, обкакав с головы до ног Ивана Грозного (который шутовским возведением на «престол» татарина Бекбулатовича и низведением с помощью опричнины стоимости человеческой жизни до нуля, сделал самозванство на Руси психологически возможным) и пройдясь катком злой насмешки и ядовитой иронии по героическим деяниям Петра Великого (чьи взбалмошные реформы довели страну до истощения и уменьшили население как минимум на 15 %), перешел непосредственно к развенчанию отечественных войн, обе из которых оказались никакими не отечественными…

Генерал напрягся и замедлил свой профессиональный, на ходу суть усваивающий, бег по строчкам. В деле запахло святотатством и поруганием святынь.