Второго Рима день последний

Запас сырья уже кончился,– продолжал он,– Последние начинённые горшки перенесены на стены и корабли. Я знаю часть ингредиентов, но не все, и не знаю, как их смешивать. Самое удивительное, что этот огонь воспламеняется, как только жидкость брызнет. И это не действие воздуха. В горшках, метаемых катапультой, находится специальный запал, который и поджигает смесь. В смеси должно содержаться много нефти, ведь она плавает на воде и не гасится ею. Погасить смесь можно только песком и уксусом. Венецианские моряки утверждают, что небольшие капли этого вещества при необходимости можно погасить мочой. Эти старцы – последние, которые знают тайну, передающуюся по наследству уже тысячу лет. Никому никогда не разрешалось её записывать. А раньше тем, кто работал в подземных комнатах, отрезали язык. Если турки завтра возьмут город, то последним задание стражников арсенала будет убить старцев, чтобы они унесли с собой тайну в могилу. Поэтому сегодня впервые за десятки лет им разрешили прийти в церковь.

Грант пожал плечами и вздохнул:

– Много тайн умрёт вместе с этим городом. Сколько ценных знаний! Всё пропадёт, Джоан Анжел, и поэтому нет для меня ничего более ненавистного, чем война. Говорю это сейчас, после того, как уничтожил девятнадцать турецких подкопов и приложил все мои знания и опыт, помогая техникам кесаря убивать турок.

– Не будем терять надежду,– сказал я, хотя знал, что никакой надежды не осталось.

Он сплюнул и горько заметил:

– Моя единственная надежда это место на венецианском корабле, если в последнюю минуту мне удастся добраться до порта. Другой надежды у меня нет,– усмехнулся он, наморщил лоб и добавил:

– Если бы я был решительным человеком, то сразу после падения города с мечом в руке побежал бы к библиотеке, взял рукописи, которые хочу иметь, и унёс бы их с собой на корабль. Но ничего такого не случится: я немец и воспитан быть верным до конца. Будь я итальянцем, то непременно бы это совершил, ведь итальянцы более расчётливы, чем мы, жители севера. А так я противен самому себе.

Я сказал:

– Жаль мне тебя, Джон Грант из-за твоей безумной страсти. Ведь даже святая мистерия сегодня вечером не смогла освободить тебя от твоего безумия.

– Не смогла,– ответил он. – Ничто кроме знаний не может освободить меня. Знания – вот единственный путь к свободе человека.

Во время разговора он обнял меня и произнёс:

– В тебе нет спеси, и ты никому не навязываешь свою волю. Поэтому я люблю тебя, Джоан Анжел.

Когда этой холодной ночью мы приблизились к воротам св. Романа, нам в нос ударил страшный запах разлагающихся трупов, на который мы раньше, постоянно находясь на стене, почти не обращали внимание. Анна Нотарас начала дрожать. Мы спешились, и Джустиниани сказал:

– Отдохните, дети мои, и поспите, пока есть время. Часа два или три ещё наши. Как только проверю сторожевые посты, то и сам прилягу на пару минут в эту безгрешную ночь на мягкой подушке моей чистой совести. Меня обманули, но, слава богу, хотя и не моя в том заслуга, мне самому не пришлось никого обманывать.

И добавил:

– Позже, когда все уже встанут на боевые посты, двери для вылазок будут заперты, а ключи переданы кесарю. Такое принято решение. Когда все об этом узнают, ни у кого не возникнет искушение спасаться бегством. Те, кто будут стоять на внешней стене, должны выдержать или погибнуть. Поэтому мы приняли сегодня святое причастие и ночь наша без греха.

Анна Нотарас спросила:

– Где находиться мне?

Джустиниани добродушно рассмеялся:

– Думаю, тебе придётся довольствоваться большой стеной. На первой линии мы будем чересчур заняты и не сможем за тобой присматривать. Откровенно говоря, ты будешь нам мешать.

– Иди к Керкопорте, сказал я быстро. Там твои родные, братья Гуччарди, венециане. При необходимости, ты сможешь отойти к Блахернам. Погибнешь – значит на то воля божья. Но не будет грехом, если спасёшься на каком-нибудь латинском корабле. Постараемся же не переживать друг за друга.

После моих слов она побледнела как мертвец и стиснула мою руку так, что я испугался и спросил:

– Что с тобой? Тебе нехорошо?

Шепнула:

– Почему ты сказал именно о Керкопорте? Что ты имел в виду?

– Я имел в виду то, что сказал,– ответил я, хотя это была и не вся правда. – Но что с тобой?

Она ответила слабым голосом:

– Кажется, от трупного запаха мне стало дурно. Никудышный из меня солдат и я не хочу вам мешать. Пойду к Керкопорте, и с этого момента не будем беспокоиться друг о друге. Но до полуночи мы, наверно, ещё сможем побыть вместе, прошу тебя!

Я обрадовался, что она так легко согласилась с моим предложением: у меня был план, но я боялся, что мне придётся действовать против её воли. Во время штурма Керкопорта – самое безопасное место у стены, а я не хотел, чтобы ей пришлось защищаться от быстрых как молния ятаганов янычар.

Сейчас она спит. Но разве могу я уснуть и лишить себя счастья в последний раз насладиться её близостью? Я пишу, но и сюда долетает глухой шум тысяч турок, снующих в своём лагере, подтаскивающих штурмовые лестницы ближе к стенам и складывающих кучи стрел для лучников.