Второй фронт. Антигитлеровская коалиция: конфликт интересов

Донован лично доставил письмо Леверкюна по назначению, предварительно проконсультировавшись с немецким профессором К. Брандтом, жившим в эмиграции в США, относительно подлинности текста. По одним сведениям, рекомендация генерала поддержать означенную активность не нашла одобрения Рузвельта. По другим, Доновану разрешалось войти в связь с оппозицией на основе означенных соображений, но от переговоров с «восточногерманскими юнкерами» уклоняться, то есть быть в контактах разборчивым. Судя по тому, чем занимались резидентуры УСС с начала 1944 года, а позднее – также офицеры из штаба Эйзенхауэра, вторая версия представляется более правдоподобной.

Параллельно оппозиционеры общались с англичанами. Тротт цу Зольц в ноябре 1943 года встречался с руководящим сотрудником британского министерства информации У. Монктоном в присутствии шведского министра иностранных дел К. Гюнтера. Визиты Тротта в Стокгольм повторились в марте и июне-июле 1944 года[763]

. Формально ему ничего не обещали, но охотно принимали информацию и советы, которые придавали большую целеустремленность агентурной работе британской разведки, вычленявшейся из обязательств, что приняли на себя англичане в Москве.

«Возмутительное», по выражению составителей сборника «Секретная переписка…»[764], обвинение в «Правде» – сообщение о контактах между Риббентропом и английскими руководящими деятелями, опубликованное 17 января 1944 года, – отталкивалось от поступивших в Кремль сигналов о контактах сотрудников (Зольц) германского МИДа с представителями Лондона. Сознательный или произвольный перехлест состоял в увязке усилий по «формулированию условий сепаратного мира с Германией» с личностью Риббентропа. Неточность или нарочитость не меняли сути. Раздражение Черчилля шло от сознания того, что его замыслы для Москвы не тайна.

Потребность постичь подтекст упорного нежелания англичан и не слишком горячей заинтересованности американцев в налаживании предметного и конкретного сотрудничества между штабами западных держав и советским Генеральным штабом, ухода демократий от координирования крупных операций неотвратимо подводит нас к заключению: Лондон и Вашингтон писали «один», а «два-три-пять» постоянно придерживали в уме. Им все время было что скрывать от СССР. Они лелеяли надежду, что Германия рухнет, не успев расписаться в капитуляции, что распад рейха, режима и армии начнется с Запада и, в отсутствие твердых договоренностей с советской стороной о разграничении сфер ответственности, о политических ориентирах послевоенного сотрудничества или хотя бы способах мирного сосуществования, это освободит США и Англию от необходимости уважать интересы Советского Союза, вклад советского народа в победу. Моральные же обязательства Британию и Америку никогда не занимали настолько, чтобы чеканить их поступки.

Не что иное, как расчет на сепаратное решение де-факто, скрывался за систематическими ссылками Черчилля, которым внимали в Белом доме, на возможность в любой момент «революционных событий» в Германии, напоминающих 1918 год. Большая политика Вашингтона и Лондона до глубокой осени 1944 года строилась на презумпции асимметричного подхода самого нацистского руководства к операциям на Востоке и Западе, на не просто вероятности, но почти неизбежности – перед лицом надвигавшейся катастрофы – реакции «подлинных правителей» Германии: они привели Гитлера к власти, они с ним и покончат.

Весомым доказательством справедливости этого утверждения может служить факт: «Следжхэммер» и его преемник «Рэнкин» избежали судьбы «Раундапа» и прочих разновидностей планов открытия второго фронта в 1941–1943 годах. Их перманентно держали про запас. Случись ожидавшийся и поощрявшийся демократиями переворот в нацистском рейхе – достаточно было дворцового, – экстренной операции немедленно дали бы старт. Нашлись бы и войска, и оружие, и десантные средства. И с погодой поладили бы. Потому что налицо было желание.

Глава 9

Второй фронт: быть ко всему готовыми

Из обширного перечня проблем, заслуживающих системного анализа, остановимся на нескольких, пока наименее разработанных.

С 1943 года подходы Вашингтона к конкретным событиям все чаще замыкались на соображения и прогнозы, простиравшиеся за горизонт капитуляции агрессоров. Под этим углом оценивались плюсы и минусы отдельных операций, кампаний, театров военных действий, составлялись планы политических, экономических, военных и специальных мероприятий.

Вопрос, вокруг которого не затихали дискуссии, гласил: как обрести рычаги воздействия на сколько-нибудь значительные процессы повсюду в мире. Вопрос, конечно, не методологический. Он всегда неразрывно связан с мировоззрением, со зрелостью строя, заложенной в нем способностью совершенствоваться, обновляться, адаптироваться к переменам во внешних условиях. Спектр мыслей относительно того, что могут и что не должны делать США, был весьма пестр, как и различия в выборе политических, моральных, философских критериев для обоснования дозволенного и недозволенного.