Я заметила, что мои новые родители стараются уйти от ответа на неудобные вопросы. Мне непонятно было, почему взрослые предпочитают – как мне казалось – соврать своим детям. Когда речь заходила о таких вещах, как рождение детей, то многие восьмилетние дети всерьез верили, что младенцев родителям приносит аист. Для меня это было очень странно, и я объясняла им, откуда на самом деле берутся дети. Не всем родителям это нравилось. Однако уже в первую неделю я познакомилась с несколькими детьми, которые впоследствии стали моими друзьями. Малин из соседнего дома; Лиза, у которой была «моя» кровать; и еще Нина, Сара и Анна, чья мать, Май, работала в детском саду.
Помню, как однажды солнечным утром мы с мамой и Патриком стояли на лужайке перед нашим гаражом, и к нам подошла Май. Патрик играл в траве; ему тогда не было и двух лет. Пока мама с Май разговаривали, Патрик взял шланг, который мама подключила, чтобы полить кусты изгороди. Я заметила озорной блеск его глаз – и вдруг он направил шланг на Май и облил ее водой. Она взвизгнула, а мама попыталась отобрать у него шланг – и сама промокла. Вся эта сцена была настолько смешной, что я расхохоталась и долго не могла остановиться. Помню, как кричала и подбадривала его. Патрик был весьма доволен собой. Мама тоже смеялась, потом сняла очки, чтобы вытереть их о рубашку.
Как я уже говорила, первую мою настоящую подругу в Швеции звали Майя. Мы познакомились, когда она однажды шла мимо нашего дома, а я стояла возле почтового ящика с Патриком на руках. Майя несла черного кота и дала мне его погладить. Я спросила, как его зовут, и она ответила: «Курре». Майя была доброй девочкой со светлыми волосами, немного похожей на Патрисию. Еще я познакомилась с родителями некоторых моих товарищей по играм и одной из маминых подруг, с которой она особенно часто общалась, Анн-Мари, и ее мужем Кьелль-Арне. Они очень помогли мне, когда, уже будучи взрослой, я обратилась к ним за поддержкой.
Помню, как изо всех сил старалась не забыть лицо своей матери, но через пару месяцев в Швеции внезапно поняла, что почти его не помню. Я запаниковала: я забыла лицо собственной матери! Я знала, как она выглядела, но не могла себе ее представить. В чем дело? Я помнила, что у нее были короткие черные волосы, карие глаза и губы как у меня. Я помнила, какая она была высокая и какое у нее было тело. Все до мельчайших деталей. Но совершенно не помнила черт ее лица. Тогда у меня перехватило дыхание, в груди стало тесно. Хотелось закричать, но я не могла даже вздохнуть. Может быть, позвать новых родителей? Но тогда они увидят, в каком я состоянии, и подумают, что мне плохо в их чудесном доме. Я попыталась успокоиться, думая про себя: «Дыши, Криштиана, дыши. Ты и не такое проходила. Не о чем беспокоиться. Все будет хорошо. Думай о Патрике! Ты заслужила немного пострадать – и ты это знаешь».
Повзрослев и вспоминая тот момент, я понимаю, что пережила паническую атаку. Она была сильной, потому что продолжалась довольно долго, и мне было невероятно больно – физически и морально. Я часто думаю: почему не позвала своих новых родителей? В конце концов, они всегда были добры ко мне. Мне кажется, этому есть несколько объяснений. Во-первых, мне не хотелось их разочаровывать. Они дали нам с братом так много, и с моей стороны это было бы черной неблагодарностью. Во-вторых, если бы я позволила им помочь мне, это означало бы впустить их в свою душу, а тогда я еще была не вполне к этому готова. Но самое главное, думаю, мне помешала моя гордость. Я считала себя сильной и способной со всем справиться в одиночку. Гордость не позволяла мне обратиться за помощью, и эта слабость еще долго преследовала меня по жизни.