Вторжение

Допоздна просиживали сваты и расходились, не бередя друг друга тоской и горем. Кажется, зачем бы им видеться снова, не лучше ли держаться порознь и напрасно не обивать пороги? "Так-то оно так, - соображал Митяй. - Да вдвоем беду делить легче".

Как всегда, шел он к свату напрямую через выгон, точно на все село хотел показаться: дескать, глядите, как нужно с родней ладить! Кто-то окликнул его - не отозвался, шел дальше, пока не услышал позади топот.

- Митрий, ты, часом, не к свату? - окликнул старик Акимыч, держа на весу набитую почтой кожаную сумку.

- К нему. Мы с ним каждый вечер гуторим! - погордился Митяй. - А зачем тебе понадобился Игнат?

- Письмецо ему. Передал бы, неохота крюк делать, - попросил Акимыч.

- Да оно кстати. Занесу, - кивнул Митяй и не утерпел спросить: Откель же письмо?

- С действующей армии. Дочка его, Наталья...

- Объявилась! - подпрыгнул от радости Митяй. Почтарь еще не успел вынуть из сумки письмо, как оказался в крепких объятиях. Митяй тискал, нещадно мял старика, будто и впрямь хотел лишить его всех внутренностей.

- Будет тебе... Хва-а... - задыхаясь, вырывался Акимыч.

Бережливо положив конверт в заячий треух, Митяй пошел к свату. И не шел, а бежал по-молодецки, вприпрыжку. "Стало быть, в действующую армию, к Алешке подалась. Проняло... Ну и бедовая!" - радуясь, соображал Митяй. По пути к Игнату он полюбовался новым срубом. Ему всегда правилась ретивость свата, затеявшего строить дом для молодоженов, а сейчас, когда Наталья оказалась там же, на фронте, рядом с Алексеем ("Ишь ты, ровно сговорились!"), Митяй был прямо-таки в добрейшем расположении духа.

Подойдя к избе, Митяй на радостях рванул дверь, но она оказалась на щеколде. Постучал - никто не отозвался. "Куда его унесло?" - осерчал Митяй.

С гумна донесся звон пилы. Шмыгнув через лаз в заборе, Митяй увидел свата возле сложенных горкой дров. Широко расставив ноги, он пилил укрепленную на козлах слегу. Ему помогала Верочка, разгоряченная, с капельками пота на носу. Слега была сырая, пахнущая горькой осиновой живицей, и пила то и дело зарывалась.

- Какая нам весть-то под-ва-ли-ла! - пропел Митяй.

Верочка на миг остановила руку, которой держала пилу. Стальное полотно взвизгнуло, упруго изогнулось. Игнат, кажется, не расслышал и заворчал на дочь, чтобы та не зевала.

- Все же дождались весточки от Натальи. Слышишь, сват? Дождались радостей!..

Игнат устало выпрямился, потрогал подбородок с отрощенными волосами, в которых застряли мелкие опилки, и сказал с нарочитой небрежностью:

- Пора бы ей, заблудшей, найтись!

Они прошли в избу.

- А твой все молчит? - подсаживаясь вместе со сватом к столу, спросил Игнат.

- Так они ж, чую, в действующей армии... Сообща отписали, - умилился Митяй, держа перед собой, как драгоценную пошу, письмо.

- Ну-ну, - протянул Игнат и придвинул ближе к себе семилинейную лампу, выкрутил фитиль. Свет разлился по стенам, оклеенным газетами, кругом лег на потолке, заблестел на листьях домашних цветов, ухоженных Верочкой.

Игнат достал с полочки, на которой раньше чадила лампадка, очки с повитыми проволокой дужками. Переполненный радостью, тою радостью, которая редко волнует пожилого человека, а уж если заберет, то целиком, без остатка, Игнат поднес к глазам конверт, почему-то просветил его у стекла лампы, повертел в руках, точно приноравливаясь, с какого конца надорвать.

- Из ума у меня не выходила, - подобревшим голосом заговорил он. Чуяло мое сердце, что Натальюшке там и быть...

- Да не тяни, батя, читай, - попросила Верочка. Она, как и старый Митяй, затаив дыхание, смотрела на конверт: в нем, казалось, само счастье лежит, вот только раскрой, и просветлеет, будет теплее на сердце.

Наконец Игнат осторожно надорвал конверт, вынул плотный листок бумаги.

- "Дорогие мои папа, Верочка и все остальные родственнички, с поклоном к вам..." - не торопясь прочитал Игнат и подмигнул свату: - Вишь, как дело обернулось. А тоже каркали: сбежала из дому, отреклась... Наталья, она умница...

Переждав минуту, словно бы давая возможность понять значимость его слов, Игнат продолжал медленно читать:

- "...Прости, отец, но я должна сознаться, и пусть вас это не пугает: на фронт я уехала вместе... вместе..." - повторил Игнат и, не докончив, поперхнулся, будто что-то застряло в горле.

- Батя, ну читай же! Просто изводишь, - привстала и, заглядывая в письмо, сказала Верочка.

- Постой, дочка. Что-то у меня зрение, кажись, того... ослабело, ответил Игнат. Сняв очки, подул на стекла, вытер подолом рубашки и через силу выдавил слова: "С Петром Завьяловым, и моя жизнь, мое сердце принадлежат ему... А с Алексеем покончено. Он стал для меня... чужим..."

Верочка вскрикнула, убежала в другую комнату, бросилась на подушку и зарыдала. Из рук Игната письмо выпало; хватаясь за край стола, он застонал, опустил голову, точно подставляя ее под страшный и неизбежный удар. Сидел недвижимо, ничего не видя, даже не слышал, как скрипнула дверь. В сенцах кем-то задетая пила, торчавшая на рогулинах козла, звякнула и потом растревоженно ныла...