Вторжение в Московию

Пройдя в комнату, настояв на каком-то своём праве, Рожинский почувствовал, как глупо всё получилось. И, не зная, что делать дальше, он прошёл к креслу, равнодушно пробежал глазами по нему, догадавшись, что это трон. Затем он бросил взгляд на стены с кленовым рисунком, ему знакомым. Точь-в-точь такими же были стены у него в замке, в одной из горниц…

В этот момент распахнулась дверь. И в комнату, размашисто шагая, вошёл дьяк. Он был невысокого роста. Это, должно быть, был тот, из думных, ближних царя, о котором князю Роману уже говорил Будило.

Да, это был Пахомка. И он, Пахомка, подойдя к нему, едва заметно кивнул головой ему.

— Князь Роман, государь не может войти сюда, пока вы здесь! Вам надо выйти! Он пригласит тебя!

Рожинский переглянулся с Вильковским. Тот выступил вперёд и заговорил вместо него, стал выговаривать дьяку с тонкой издёвкой, нарочно коверкая русские слова, насмехаясь над этим дьяком:

— Князь Рожинский увидать царя почтёт за честь! Швидче сообщи ему, дьячок! Да беги, беги скорее ты, панок!

Пахомка, уловив его насмешку, в ответ фыркнул, тоже презрительно, и отрицательно замотал головой: «Нет, нет! Войдёте только после царя! Когда сядет он на место!»…

Пахомка потоптался ещё немного на месте перед князем Романом, затем отвернулся от него и ушёл назад в комнату к царю, где тот дожидался его.

— Ну что?! — раздражённым голосом спросил Матюшка его. — Что скажешь? Гнать его оттуда! Да, да, гнать, а то!..

Он не договорил, что значит это «а то!», но Пахомка уловил сразу его мысль.

— Не слушает он, государь, твоих приставов! Гусары уже помяли стрельцов! Вот затейка-канарейка! — сорвалась у него с языка липучая присказка.

— Тогда иди туда обратно! Выкручивайся, но выгоняй!.. Давай — катись!

И опять Пахомка встал перед Рожинским, взирал на него и ничего особенного в нём не находил. Ну князь как князь! К тому же и вояка! На поле брани вырос, на поле и умрёт…

А Рожинский сначала бледнел, затем краснел, упёрся, не позволял топтать свою честь, себя принизить.

— Ни я, ни мои люди не выйдем отсюда! Так и передай «царю»! — с умыслом, с издёвкой тоже нажал он на последнее слово.

Пахомка же, отвечая на этот вызов полковника, демонстративно отставил свой тощий зад и стал постукивать ногой об пол…

— Князь Роман Наримунтович, ты ведь первым не входишь к королю! А почему ты не уважаешь сан царя? Титло и слово государево — даны ему от бога! — поднял Пахомка вверх указательный палец, и, обескураженный, ушёл назад к царю.

А там, в царской комнате, Матюшка уже спокойно ждал его. Он понял, что дьяк провалился, и возложил всё это дело теперь на Валевского.

Пан Валевский, названный Матюшкой своим канцлером, был моложавый, неглупый, но страдал излишней покладистостью. Теперь он вошёл в комнату к Рожинскому и о чём-то стал говорить с ним.

— Валевский, я что — невеста, чтоб ждать его, как жениха?! — донеслись сквозь стенку до Матюшки обрывки громких голосов. И там схватились в споре, и всё на польском, и Matka Bożka пошла…

Назад Валевский вернулся тоже удручённым.

— Надо идти, — вздохнув, виноватым голосом промолвил он.

И Матюшка понял, что проиграл тяжбу с князем Рожинским в самом начале и что деваться ему некуда. Он процедил сквозь зубы: «Пошли!» — и направился в комнату, к своему трону. За ним гуськом двинулись его ближние, думцы, советники и верные холопы.

Твёрдым шагом, грубо ступая ногами по полу, неторопливо и величественно, стараясь изобразить царскую походку, он шёл и смотрел только перед собой, чтобы не видеть людей в комнате. Он сделал вид, что их там просто нет, о них не думал. Но, проходя мимо Рожинского, он всё же не утерпел. Какая-то сила повела его взгляд в ту сторону, где чуть ли не на его пути стоял строптивый родовитый князь. И он, скосив глаза, глянул туда. Его царский шаг сбился. И он поспешно прошёл мимо князя Романа, слегка отвернувшись от него, и едва не задел его полой своего царского кафтана, который напялил на него Пахомка…

Он прошёл к креслу, к своему трону, уже привычному для него. Усевшись на него, он поставил ноги на приступку и положил руки на подлокотники, почувствовал их теплоту и в сухих расслабленных пальцах приятное щекотание. С каменным, непроницаемым лицом воззрился он на всех и в то же время не глядел ни на кого.

Первым, прервав его царские думы, заговорил канцлер, пан Валевский. Невыразительным и вялым голосом он объявил, как это предписывалось царским разрядом: «Государь и великий князь Димитрий Иванович, царь всея Руси, позволил тебе, князь Роман Наримунтович, войти сюда!»

И Матюшка заметил, что князь Роман усмехнулся, на его лице проступило что-то похожее на успокоение. И у него мелькнуло в мыслях, что князь, видимо, смирился с его волей…

«Каков наглец!» — мелькнуло у Рожинского.

Он был не прочь кинуть это в лицо зарвавшемуся воришке.

Но роль, навязанную ему вот этим «наглецом», он был готов играть. И он сделал несколько шагов вперёд и всё же поклонился самозваному царю.