Вторжение в Московию

Меховецкий уловил этот момент и заговорил. Он всё ещё пытался повернуть его, царя, куда-то. И он стал путано объяснять ему, что по войску ходят слухи, дескать, князь Роман собирается изменить тебе, как только ты дашь добро, и он приведёт сюда свои полки. Поэтому стоит ли им делать то: уведёт князь Роман их войско к тому же Шуйскому, а то начнёт сам поход за царской короной.

Но Матюшка беспечно отмахнулся от него, мол, не пугай, я пойму и сам всё, и в моей власти договориться с войском.

Прошёл день, два, три, а он, великий князь Димитрий, всё тянул время. Он не отказывал Рожинскому в приёме, но и не давал на то согласие.

Благовещенье, пятница. День был праздничным, по-православному, как ему объяснил всё тот же дьяк.

— Птица гнезда не вьёт! А уж тем паче тебе, государь, сам Бог велел: отдыхать в этот день!.. Не робить, а то дело пойдёт прахом… С Фроськой спать можно, но без греха! — оскалился Пахомка, вскинул на него глаза, посматривая, не сердится ли он на эту вольность. — А вот пить вино можно!.. Я, государь, вешал на ночь мокрую тряпицу под заветрие. К утру осталась воклой, дождёно лето сулит…

— Ладно тебе, — сказал Матюшка, потягиваясь после сна.

Проснулся он поздно, встал, когда солнце было уже высоко. И вот сразу же заявился дьяк, показывает ему новый кафтан для выездки. Он нехотя пожевал какое-то мясо, что подали холопы к столу, и надел тот самый тёмно-красный кафтан, который только что показывал ему Пахомка. Надел он и сапожки тоже красного цвета, и шапку с собольей опушкой. Всё было тщательно подогнано и щегольски сидело на нём. Даже он сам себе понравился в таком наряде. Он вышел из своей комнаты в длинные сени, соединяющие хоромины, и направился к выходу во двор, где поджидали его боевые холопы.

Но тут в коридоре, в полумраке, к нему подошёл Федька Гриндин и быстро заговорил. И дрожь, и вина в голосе, как будто он был причиной чего-то, всего вот этого, ужасного…

— Государь, в полках у поляков смута! Рожинский свернул стан и уходит! Роты пехотинцев уже на марше! Вот-вот за ними двинется и конница! — Выпалив всё это, он перевёл дух, потом опять заторопился. — Во всех твоих полках, и даже у пана Будилы, гусары тоже седлают коней! А Меховецкий никак не может уломать их! Они примкнули к Рожинскому! Меня же послали к тебе, сказать, что от тебя ждут на переговоры твоего доверенного!

— Чёрт возьми! — непроизвольно вырвалось у Матюшки.

Он уже был готов ехать в поле, на охоту, потравить собаками зайцев по последнему зимнему пути. Они как раз в эту пору делают набеги на заросли тальника, обгладывают его, тем кормятся. И вот теперь всё это нужно было отставить и что-то срочно предпринимать.

А Федька всё глядел на него и ждал ответа. Тут подошёл ещё Пахомка. За ним откуда-то здесь, в хоромах, объявился Валевский и тоже устремил взгляд на него.

— Государь, дай я поеду! — с азартом выпалил Федька и сжал кулаки, как будто собирался вот тут же сразу ввязаться с кем-то в драку за царское войско. — Гусары послушаются меня! Из тех полков, что ходят под Будилой! Да, да, и твои тоже! — заметил он, как поднялись усы в усмешке у пана Валевского. — Ты сам к тому же поможешь мне!

Матюшка ничего не ответил ему, толкнул рукой: «Пошли!» — выбежал из терема на дневной свет впереди всей ватаги своих ближних и кинулся к лошадям. Вскочив в седло, он выругался на Пахомку, который стал возиться, усаживаясь на свою ногайскую лошадку, невеликую ростом, давно уже объезженную и тупую.

Кавалькада всадников, а он, Димитрий, впереди, настроенный разобраться с интригами Рожинского, выехала из крепости, затем и за посад. Там они повернули к Орлику, на берегах которого уже стояли полки гусар, выстроившись как перед походом. И он подъехал к ним, рассчитывая на эффект, что тут не ожидают увидеть самого его. Тем легче, подумал он, будет уломать гусар остаться.

Рожинский, заметив его, перестал говорить с полковниками. И все они повернули взоры в его сторону.

Полки стояли вооружёнными, как будто перед битвой. Играло мартовское солнце на доспехах, расцвечивало плащи, оружие темнело. И кони, взбодрённые, приплясывали на месте под смех и шутки. И брань обычная висела над скопищем из всадников, закованных в железо. А поле, уже тронутое оттепелью, растаяло: смешался с грязью снег и хлюпал над копытами.

И встали они. С одной стороны Рожинский, а с ним его полковники. С другой — он, Димитрий, за ним с десяток его ближних и городовые стрельцы.

Князь Роман, приветствуя его, кивнул головой. Его товарищи, рыцари, отвесили тоже ему глубокие поклоны.

— Ну что у вас тут случилось?! — заговорил Матюшка и надменно оглядел старшину войска и самого Рожинского. — Ты что-то хотел сказать мне, пан Роман?.. Нет! — манерно вскинул он вверх брови, когда Рожинский качнул вроде бы отрицательно головой. — Зачем же посылал тогда ко мне своего поручика?

Но тут по войску пополз шумок, и приглушённые, с насмешками, и злыми, голоса. И что-то прокатилось из конца в конец над полем.