Вулфхолл, или Волчий зал

Норфолк, в страхе, последняя неделя октября 1530 года:

– Этот малый, – герцог грубо тычет большим пальцем в Брэндона, вернувшегося ко двору, что неудивительно, – несколько лет назад на турнире чуть не отправил короля на тот свет. Генрих поднял забрало – одному Богу известно зачем, но такое случается. А он возьми да и направь копье в шлем: трах! – копье раскололось, и осколки прошли в дюйме – только вообразите, в дюйме! – от глаза.

Увлекшись показом, Норфолк ушиб правую руку, морщится, но продолжает с прежним пылом:

– А вот еще: год назад Генрих следует за своим соколом, местность с виду ровная, а на деле кругом овраги да ямы – Генрих берет шест, хочет перепрыгнуть канаву… Чертов шест ломается! И вот уже его величество, не удержавшись, падает ничком в грязь, и если бы слуга его оттуда не вытащил, представить страшно, джентльмены, что могло случиться!

Один вопрос разрешился. Если король в беде, можно его поднимать. Выуживать из канавы. Или откуда случится.

– А если он умрет? – вопрошает Норфолк. – Сгорит в лихорадке, упадет с лошади и сломает шею? Кто тогда? Его бастард Ричмонд? Ничего не имею против, славный малый, да и Анна сказала, надо женить его на моей дочери Мэри. Анна умна, говорит, пусть Говарды будут везде, куда упадет взгляд его величества. Ричмонд устраивает меня во всем, кроме того, что рожден вне брака. Спросите себя: может ли он царствовать? Как Тюдоры добыли корону? По праву рождения? Нет. По праву силы? Именно так! С Божьей помощью они выиграли битву. У старого короля был кулак каких поискать и большая амбарная книга, куда он записывал обиды. А слышали вы, чтобы он кого-нибудь простил? Да никогда! Вот, господа, пример для правителя.

Норфолк поворачивается к слушателям: членам королевского совета, придворным и камергерам; к Генри Норрису, его другу Уильяму Брертону, королевскому секретарю Гардинеру и неизвестно как затесавшемуся среди знати Томасу Кромвелю:

– Старому королю, милостью Божией, наследовали законные сыновья. Но когда Артур умер, Европа встрепенулась, всем хотелось урвать кусочек от Англии. Генриху было тогда всего девять. Если бы старый король не протянул еще немного, войны было бы не миновать. Англией не может править ребенок. А если он еще и незаконнорожденный? Господи, дай мне силы! И снова ноябрь!

Слова Норфолка трудно не понять. И смысл последнего восклицания, исторгнутого из самого герцогского сердца, предельно ясен. В прошлом ноябре Говард и Брэндон ворвались в Йоркский дворец, потребовали у кардинала лорд-канцлерскую цепь и вышвырнули Вулси на улицу.

Воцаряется молчание, затем кто-то кашляет, кто-то вздыхает, кто-то – Генри Норрис, не иначе, – смеется. Он, он проговорился тогда, больше некому.

– У короля есть ребенок, рожденный в браке.

Норфолк оборачивается, мгновенно багровея:

– Мария? Эта говорящая козявка?

– Когда-нибудь она вырастет.

– Мы подождем, – говорит Суффолк. – Ей ведь сейчас четырнадцать?

– А лицо с наперсток! – Герцог демонстрирует собравшимся палец. – Женщина на английском троне, уму непостижимо!

– Ее бабка была королевой Кастилии.

– Женщина не может вести армию.

– Изабелла смогла.

– Кромвель, а вы что тут делаете? – спрашивает герцог. – Господские разговоры слушаете?

– Милорд, ваши вопли услышит последний нищий на улице. В Кале.

Гардинер оборачивается к нему, заинтересовавшись:

– Думаете, Мария может взойти на престол?

Он пожимает плечами:

– Смотря кто будет ей советовать. За кого ее выдадут.

– Пришло время решительных действий. Половина европейских крючкотворов корпит над бумагами Екатерины… Та диспенсация. Эта диспенсация… В английской записано так, в испанской эдак. Плевать. Дело уже не в бумажках.

– А из-за чего спешка? – спрашивает Суффолк. – Ваша племянница понесла?

– Нет! А хорошо бы. Тогда ему пришлось бы что-то предпринять.

– Что? – спрашивает Суффолк.

– Понятия не имею. Пожаловать себе дозволение на развод?

Шарканье, ворчание, вздохи. Кто-то смотрит на герцога, кто-то – себе под ноги. Все здесь хотят, чтобы желание короля исполнилось. От этого зависит их жизнь и будущее. Он видит впереди их путь: извилистая тропа вьется по равнине, горизонт обманчиво чист, равнину пересекают канавы, нынешний Тюдор – лицо и одежда заляпаны грязью – ловит ртом воздух.

– Тот добрый человек, что вытащил короля из канавы, как его звали?

– Мастера Кромвеля заботят деяния простолюдинов, – сухо роняет Норфолк.

А он и не думал, что они помнят. Однако Норрис говорит:

– Я знаю, его звали Эдмунд Моди.

Жаль, что не Мадди [44], говорит Суффолк и смеется в голос. Все на него смотрят.

День Всех Святых: как говорит Норфолк, снова ноябрь. Алиса и Джо приходят его проведать, ведя Беллу – нынешнюю Беллу – на розовой шелковой ленте. Он поднимает глаза: чем я могу быть полезен двум юным леди?

– Сударь, – начинает Алиса, – уже два года прошло, как умерла тетя Элизабет. Не могли бы вы написать кардиналу, чтобы он попросил папу выпустить ее из чистилища?

– А как же твоя тетя Кэт? Твои кузины, мои дочери?

Девочки переглядываются.