Вулфхолл, или Волчий зал

Джоан, сирота, прислуживала в доме его знакомых. Ни приданого, ни единой родной души. Он ее пожалел. Шепот в обитой деревянными панелями комнате вызывает болотных духов, тревожит мертвых в их могилах: кембриджские сумерки, сырость ползет от низин и топей, лучина горит в пустой подметенной комнате, где они сошлись. Мне оставалось только жениться, говорит доктор Кранмер, да и как мужчине без жены? Из университета пришлось уйти: семейным там не место. Джоан тоже оставила дом, где служила, и, не зная, куда ее пристроить, Кранмер поселил жену в «Дельфине» – заведении, не чужом для него, кое-какие связи, – рассказчик опускает глаза – да что скрывать, таверну содержат его родные.

– Тут нечего стыдиться. «Дельфин» – приличное место.

А, так вы там бывали – и рассказчик закусывает губу.

Он изучает доктора Кранмера: его манеру перемаргивать, то, как задумчиво он прикладывает палец к подбородку, живые глаза и бледные молитвенные руки. Джоан не была, понимаете, она не была служанкой в таверне, что бы ни говорили люди, а люди судачат. Она была женой с младенцем в утробе, а он нищим богословом, готовым разделить с нею жизнь в честной бедности, только его замыслам не суждено было осуществиться. Кранмер надеялся найти место секретаря или учителя, зарабатывать на хлеб своим пером, но до этого не дошло. Подумывал уехать из Кембриджа, а возможно, из Англии, да не сложилось. До рождения ребенка Кранмер строил планы, рассчитывая на свои связи; когда Джоан умерла родами, это стало ненужным.

– Если бы ребенок выжил, не все еще было бы потеряно. А так никто не знал, утешать меня по случаю потери жены или поздравлять с возвращением в колледж Иисуса. Я принял сан – что мне оставалось? Всю эту историю: женитьбу, нерожденного ребенка – коллеги сочли своего рода помешательством. Словно я заблудился в лесу, а теперь вернулся домой и должен вычеркнуть все из памяти.

– На свете хватает людей холодных, – замечает он. – Таковы священники, не при вас будь сказано. Разумеется, они такие из лучших побуждений.

– Это не было помешательством, не было заблуждением. Мы прожили год, и с тех пор не было дня, чтобы я не о ней думал.

Дверь открывается. Алиса принесла свечи.

– Ваша дочь?

Не желая пускаться в объяснения, он говорит:

– Это моя дорогая Алиса. Разве приносить свечи твоя забота?

Она приседает, знак почтения к священнослужителю.

– Нет, но Рейф и остальные хотели узнать, о чем вы так долго разговариваете. Они спрашивают, будете ли вы диктовать письмо кардиналу. Джо не выпускает из рук нитку с иголкой.

– Скажи им, что я сам напишу, а завтра с утра отправим. Пусть Джо укладывается в постель.

– А мы не собираемся спать. Мы гоняем борзых Грегори по дому и шумим так, что, того и гляди, мертвых разбудим.

– Теперь мне понятно, почему вы не хотите ложиться.

– Это увлекательно, – говорит Алиса. – У нас манеры судомоек, и никто не возьмет нас замуж. Если бы тетушка Мерси вела себя так, когда была девочкой, ее бы колотили по голове, пока из ушей не пошла бы кровь.

– Нам повезло, что мы не застали тех времен.

Когда дверь за Алисой закрывается, Кранмер спрашивает:

– Вы не порете детей?

– Мы пытаемся воспитывать их на собственном примере, как учит Эразм. Впрочем, мы и сами не прочь погонять собак и устроить тарарам, так что даже не знаю, что выйдет из такого воспитания.

Улыбнуться гостю или сдержать улыбку? У него есть Грегори, Алиса, Джоанна, малышка Джо и – где-то в тени, почти незримо – бледная кроха, шпионящая для Болейнов. У него есть соколы в клетках, повинующиеся его голосу. А что есть у этого человека?

– Я думаю о королевских советниках, – говорит Кранмер. – Только вообразите, что за люди его окружают!

А еще есть кардинал, если после всего милорд от него не отвернется. А если кардинал умрет, останутся черные борзые Грегори, лежать в ногах.

– Они умны, ловки, – продолжает Кранмер, – способны добиться своего, но мне кажется – не знаю, согласитесь ли вы, – что они не понимают королевских нужд и начисто лишены совести, доброты. Любви. Милосердия.

– Это дает мне надежду на возвращение кардинала.

Кранмер всматривается в его лицо:

– Боюсь, это невозможно.

Долго сдерживаемая ярость и боль рвутся из груди.

– Нас пытаются поссорить. Убедить кардинала, что я о нем и думать забыл, забочусь только о собственной выгоде. Что я продался и каждый день хожу на поклон к Анне…

– Вы действительно каждый день видитесь с Анной…

– Но как иначе быть в курсе событий? Милорд кардинал не знает, не в силах понять, что здесь происходит.

– Возможно, вам следует поехать к нему? – тихо спрашивает Кранмер. – Ваш приезд разрушил бы все сомнения.

– Поздно. Капкан расставлен на кардинала, и я не смею двинуться с места.